Братство Майкрофта Холмса

Оставшийся в одиночестве противник на мгновение замер и, вытянув шею, попытался заглянуть в пропасть. Затем, пробормотав на незнакомом мне языке, видимо славянском, неразборчивую фразу, судя по всему ругательство, ринулся на меня с ножом. Теперь он стремился отомстить за гибель своего напарника и был полон решимости убить меня. Выражение его лица красноречиво говорило об этом. Негромко прорычав что-то (я уловил слова: «Этот дьявол фон Метц» и «Братство»), он принялся широко размахивать рукой. Нож со свистом рассекал воздух.

Я попятился, на этот раз прочь от обрыва. Мой враг, похоже, не заметил, что мне больше не угрожает опасность разделить участь его друга. Я дышал с хрипом: боль от раны дала о себе знать; меня начало подташнивать и знобить. Если бы я не так боялся этого невысокого крепыша, то бросился бы бежать от него, но мысль о том, что этот человек с ножом останется у меня за спиной, страшила больше, чем возможность получить ещё одну рану или упасть в пропасть. Я стиснул зубы, чтобы они не стучали, и изготовился к схватке с врагом.

Смогу ли я одолеть этого готового на всё человека, спросил я себя. Мои силы убывали слишком быстро, вряд ли их хватило бы надолго. В глазах начало двоиться. Отчаянно взмахнув рукой, я ткнул врага кулаком в лицо и сам с трудом удержался на ногах. Но тот яростно выкрикнул ругательство, схватился свободной рукой за шею сзади, сделал, спотыкаясь, три неуверенных шага и упал ничком.

Я стоял, ничего не понимая. Голова кружилась, бок сюртука намок от крови. Сознание было охвачено ужасом из-за того, что я убил человеческое существо. Это ощущение становилось всё сильнее, по мере того как я приходил в себя после неожиданного нападения.

Лежащий всё ещё шевелился, но это уже была агония. Конвульсивные движения говорили о быстро приближающейся смерти. Я наклонился над ним в надежде, что жизнь ещё не совсем покинула это тело, всего несколько минут назад полное ею. Помимо всего прочего следовало увидеть, что же поразило моего несостоявшегося убийцу, ведь я не слышал никакого выстрела. Я не хотел задерживаться около тела, так как кровавое побоище на краю пропасти непременно повлекло бы за собой ненужные вопросы. Уже почти совсем стемнело, так что я только бегло оглядел погибшего, но всё же смог заметить короткую оперённую стрелу, вонзившуюся ему в шею прямо над воротником.

В этот момент наконец-то раздались крики: кто-то всё-таки поднял тревогу. Я как можно быстрее зашагал к гостинице. Чтобы подняться в номер, мне пришлось из всей силы цепляться за перила. Мой путь был отмечен каплями крови, и я вяло пытался сообразить, что же следует говорить, когда меня найдут и начнут расспрашивать.

Кем были эти люди и как они смогли напасть на мой след? Возможно, они принадлежали к числу противников Братства. Если так, кто же стоял за ними? Какую цель они преследовали, пытаясь убить меня? И главное — о боже, — я же убил одного из них! С этим ничего нельзя было сделать. Неважно, что этот человек сам был убийцей, пытавшимся покончить со мной, в моей душе на всю жизнь останется несмываемое пятно.

В номере я открыл саквояж в надежде найти в своих скудных пожитках что-нибудь для перевязки. Состояние одежды мало волновало меня, но, как позднее выяснилось, лишь потому, что я ещё не видел её. Сняв с лица повязку, я обнаружил, что из пореза под глазом, как слёзы, сочатся капли крови.

Распаковав купленные в Париже бритвенные принадлежности, я достал пачку пластырей. Их было всего десять. Чтобы заклеить рану в боку, потребуется по меньшей мере шесть. Разложив остальное имущество, я неохотно решил пустить на перевязку чистые носки. К этому времени меня уже трясло от холода: я чувствовал, что уже не в силах переносить напряжение. Вздрагивая от боли, вспыхивавшей в повреждённых мышцах при каждом движении, я осторожно выбрался из сюртука и остолбенело уставился на дырку в потёртой чёрной ткани. Мне было не по силам заштопать прореху так, чтобы она не бросалась в глаза. Но даже если бы я оказался достаточно искусным в рукоделии, удалить большое кровавое пятно было невозможно. На мгновение мне показалось, что я вновь стою над пропастью, провожая взглядом падающего туда верзилу. Лишь больно ущипнув себя за бедро, я смог мыслями вернуться в гостиничный номер и вспомнить, что мне следует поскорее освободиться от одежды. Жилет, конечно, тоже пострадал, хотя и не так фатально, как сюртук, а рубашка, пожалуй, сгодилась бы на тряпку не слишком взыскательной хозяйке.

Последнее открытие спасло мои носки. Я без колебаний разорвал рубашку и свернул тампон для раны. Подойдя к умывальному столику, я принялся при свете стоявшей там лампы разглядывать в зеркале раненый бок.