— Мазай для прикрытия, а Чащин у руля. И о его мафии никто ничего не знает. Какими силами он располагает, какими деньгами крутит. Не говоря уже о системе, по которой с завода уходит золото. А оно уходит — через улицу Новую.
— Надо разбираться.
— Этого Чащин и боится. Мы для него здесь как заноза. Как тромб, который может оборваться…
— Может, и не Чащин. Может, кто-то другой здесь главный.
— В любом случае он важное звено в этой системе, — кивнул Олег.
— А мы эту систему можем сломать.
— Потому он и валит все на оборотня.
— А совпадение по датам? Варнавину в полнолуние убили…
— А Калинкину нет… Калинкину могли убить отморозки Чащина. Или Мазая. Или кто там у них главный…
— А Грибова мог убить сам Чащин.
— Вот!
— Нужны доказательства. И Чащин боится, что мы взбаламутим его болото. А мы можем…
Пахомов кивнул. Костя Духов и Лева Черновицын — опера боевые, опытные, с ними не пропадешь. Да и сам он не промах.
— Варнавина работала на комбинате, и Сайко работал на комбинате, — продолжала Татьяна. — Она в бухгалтерии, он на карьере. Возможно, через них проходил канал утечки золота.
— Возможно.
— Если здесь собака зарыта, как ее откопать?
— Утро вечера мудренее, — сказал Пахомов, останавливая машину возле гостиницы.
— Да, конечно.
Он заглушил двигатель, помог Татьяне выйти из микроавтобуса, поставил его на сигнализацию.
Они вместе прошли мимо ресепшена. Миловидная девушка улыбнулась им. Олег подмигнул ей, а у самой лестницы обернулся и увидел, как администратор, глядя им вслед, снимает трубку телефона.
И кому это, интересно, она докладывает об их возвращении, уж не Чащину ли?.. Впрочем, Пахомов был готов к тому, что все в этом городе будет против них. Тот же Тернов мог повести себя как враг…
Олег проводил Татьяну до номера и собрался уходить.
— Ты знаешь… — с непривычным для нее чувством неловкости сказала она и запнулась.
Он остановился, повернулся к ней.
— Этот волк стоит у меня перед глазами.
— Страшно? — улыбнулся он.
— Да как-то не по себе…
Пахомов кивнул, открыл дверь, пропустил Татьяну вперед и зашел в номер вслед за ней. И дверь за собой закрыл. Если женщине страшно, мужчина должен ее успокоить. А процесс этот сложный и непредсказуемый. И, возможно, еще затяжной.
— Есть люди, которые волков вместо собак держат. Охотники, например.
— Волк тебя испугался, — сказала Знаменова без привычного металла в голосе. — Я видела.
— Чащина испугался.
— И Чащина тоже.
— Но я же не оборотень, — улыбнулся Олег.
— Да, но есть в тебе что-то волчье.
— Не знаю.
— Я знаю.
Они стояли близко друг к другу, лицом к лицу. Татьяна прикрыла глаза, потянулась к нему. Щекотливая ситуация, можно даже сказать, опасная. Вдруг у Олега есть женщина, которой он не мог изменить? Вдруг у него нет никакого желания крутить служебный роман? Если он не откликнется на призыв Татьяны, она не простит ему этого. Но у него не было женщины, и служебный роман — очень хорошо. Тем более этот роман мог перерасти в нечто большее.
Их губы встретились. Превращаясь в робкую и беззащитную женщину, Татьяна нежно обвила руками его шею, и Олег поплыл. Он уже был готов утонуть вместе с ней, когда она вдруг оттолкнулась от него.
— Я сейчас! — Татьяна нежно улыбнулась, не глядя ему в глаза.
И упорхнула в ванную. Только она ушла, как в дверь постучали.
Открывая дверь, Олег уже знал, кто за ней стоит, поэтому не удивился, увидев Чащина. Как будто какое-то седьмое чувство подсказало ему. И подсказало уверенно.
— Где Знаменова? — спросил Чащин, исподлобья глядя на него.
— Я за нее.
— Ну, может быть.
— Я вас внимательно слушаю.
— Не здесь. Пошли в бар спустимся.
Пахомов нахмурился. Он так близко подступил к Татьяне, осталось совсем чуть-чуть, и тут вдруг появляется буксир, который пытается оттолкнуть его в сторону. Как тут не злиться?
Но и послать Чащина нельзя. Вдруг он собирается сказать что-то важное? Что, если завтра он уже не захочет открыться перед Пахомовым?
— Я сейчас, — закрывая дверь, сказал Олег.
Он сказал Татьяне, куда уходит, и пообещал вернуться как можно скорей. А когда вышел в коридор, Чащина там не было.
Он сидела за стойкой в пустующем баре. Официант угодливо улыбался, наливая ему. Пахомов подошел, сел.
— Водка, виски, коньяк, ром, джин? — осведомился бармен.
— Водки. Грамм сто.
— От тебя коньяком пахло, — сказал Чащин. — Коньяком и продолжай. За мой счет.
Он заплатил бармену за бутылку «Реми Мартин» двадцать тысяч, не испытывая при этом ни малейшего сожаления. Бутылку он велел оставить, а бармена попросил исчезнуть, и тот даже не пикнул в знак протеста. И денег у Виктора Борисовича много, и власть реальная.
— А у тебя нюх хороший, — сказал Олег, когда официант исчез.
— Как у оборотня… — усмехнулся Чащин. — А может, я и есть оборотень.
— Ты хотел в чем-то признаться?
— Все-таки подозреваешь меня.
— А у меня есть основания?
— Оснований нет. И не будет. А если ложный след возьмете, зачем вы тогда приезжали? Команда у вас, я смотрю, серьезная… Но думаю, ничего такого больше не случится.