Браватта

— Ясно. А почему — Рам[15]? — прозвища в мужских сообществах, будь то армия или стража города, давали метко и по делу. Ипий чуть усмехнулся, вспомнив собственное. — Взятки берет?

— А он к тебе боком стоит, не видать отсюда. Рожа у него с левой стороны обожжена. Жуткое зрелище, особенно с непривычки. Вот за это: у рама — две стороны.

— Понятно. Сейчас с ним поговорю. — инквизитор поднялся. — Спасибо за помощь, друг мой!

Здоровяк улыбнулся.

— Обращайся! Кстати, там у вас места не появилось?

Хоба очень хотел пойти на повышение и стать инквизитором. И Ипий надеялся, что когда-нибудь ему это удастся.

— Пока нет. Но если мы облажаемся с убийцей, то появится.

— Ох! Так я бы не хотел! Удачи, дружище!

— И тебе.

При ближайшем рассмотрении нужного ему стражника, вопросы относительно происхождения его прозвища, отпали сразу. Никак иначе, кроме как “Рам”, в среде стражников его назвать не могли. Правая сторона его лица принадлежала молодому человеку с воспитанием и образованием, а может даже и с какой-то породой — уж больно четко очерчены были скулы, подбородок и нос, а вот левая — демону. Корка вскипевшей и застывшей неровно кожи бугрилась рубцами, какими-то шишками и наростами. Посреди этого давнего извержения вулкана светился умом зеленый глаз.

Вообще-то, глаза этих, у стражника Альдо было два. И оба были зелеными. Но поражал отчего-то только левый. Вероятно, тем, что на обезображенной стороне лица, его не должно было быть.

— Инквизитор Торуго. — представился Ипий, налюбовавшись на ночного патрульного.

— Альдо Улисо. Или Альдо Рам, если удобнее. — без тени насмешки или вызова ответил стражник.

“Парень с характером!” — подумал Ипий. И вкратце рассказал ему о своем интересе.

Некоторое время Альдо молчал. Судя по задумчивому взгляду, вспоминал подробности ночного дежурства, под завершение которого обнаружил жертву убийцы. Затем ответил.

— Нет, ни кареты, ни телеги я в ту ночь не видел.

“Мимо!” — с разочарованием подумал Торуго. — “Ну, может, Уго или Дукс…”

— Но слышал.

— Что?

— Но это вряд ли то, что вам нужно, инквизитор. Я слышал, как на Большой в ту ночь проезжала карета. Курьерская.

— Если не видел, то с чего решил, что это именно курьерская? — удивился Ипий.

— Потому что она через ночь там проходит. Большая же напрямую от Восточных ворот идет и прямо к замку выходит. Курьеры почту возят. Носятся, идиоты! По звуку — точно курьерская.

— Хм… Ну ладно! А больше ничего не видел, не слышал в ту ночь?

— Странного ничего. Спокойная смена… была, пока девку не нашли. И, знаете, что я думаю, инквизитор?

— Да?

— Криков-то мы ее не слышали, девчонки-то. Такую смерть она страшную приняла — и тишина. А ночью, сами же знаете, как сильно любой звук разносится. Не на моем районе ее убили. Мертвую уже притащили и бросили.

Торуго кивнул — и парню, подтверждающему его догадку, и себе. Осталось выяснить — как мертвое тело убийца доставляет туда, где его обнаруживает стража.

— Спасибо, Альдо.

— Да вроде не за что. Если что услышу или узнаю — как вас найти?

— Хобе скажи — он найдет.

Попрощавшись со стражником, Ипий пошел обратно в приемную супремо. По времени выходило, что его секретарь уже подготовил нужную инквизитору бумагу. А оттуда уже стоило идти к Роберто в подвал — знакомится с результатами вскрытия тела жертвы. Беседу со старшими ночных патрулей Ипий решил перенести на потом — пусть стражники хоть немного отоспятся.

***

Работать с мертвецами Ипий не любил, от того и спихнул это дело на своего молодого напарника. Однако все намеченные дела инквизитор уже сделал, и даже документ у зануды-секретаря забрал. Так что пришлось спускаться в замковое подземелье, где дальнее крыло было оборудовано под ледник и прозекторскую. И с неудовольствием обнаружить, что Роберто еще даже не начал заниматься тем, что он ему поручил. Точнее — делом еще не начал заниматься студиозус, нанятый инквизицией для этой цели. Видимо, тело жертвы доставляли сюда слишком долго, а потом еще и прозектора по кабакам искали…

Кивнув обоим сразу, Ипий демонстративно встал у стены, показывая, что вмешиваться не намерен, и приготовился к ожиданию. С годами, а ему уже перевалило за сорок лет, двадцать из которых он провел на службе, инквизитор стал тяготиться обществом мертвых. Подозревая, что обострившаяся это чувствительность, напрямую связана с его возрастом и более четким, нежели в молодости, пониманием бренности и преходящести всего сущего.