Бразилия

В сумерках они увидели мерцающую неоновую вывеску с названием отеля, написанным аккуратным наклонным шрифтом, которому монахини пытались научить Изабель. Однако ее почерк остался округлым и прямым. Отель некогда был усадьбой кофейного плантатора, теперь просторные залы с арочными потолками разделили перегородками и обставили мебелью из синтетических материалов пятидесятых годов. Кровать представляла собой плоский подиум, с картин, развешанных по стенам, пялились большеглазые уличные мальчишки, однако в центре комнаты с потолка свисал вентилятор, который после щелчка выключателем начал лениво вращать четырьмя лопастями; кроме того, в комнате было несколько зеркал в золоченых рамах, шкаф и комод из приятно пахнущего темного дерева. Изабель чувствовала себя настоящей светской дамой, когда, разложив вещи по полкам и ящикам, устроилась на диване, позвонила по телефону и ровным голосом заказала в номер еду и напитки. Клерк отеля, итальянец в рубашке без воротника, дал им комнату без всяких проволочек. Правда, мулат-коридорный, который относил спортивную сумку и рюкзак в номер, нахально тряс пригоршней, пока ему не добавили его чаевых, и только после этого, закрыв за собой дверь, смачно сплюнул на пол. Однако со временем персонал отеля полюбил их. Немногие постояльцы задерживались здесь больше, чем на час или два. В отеле был маленький дворик с разросшейся до невероятных размеров лианой, и теперь в ее тени на потертой деревянной скамейке, где когда-то отдыхали старый плантатор со своей женой, пили кофе после прогулок по магазинам Тристан и Изабель.

Пачка крузейро стремительно обесценивалась, и им казалось разумным побыстрее истратить ее. Они отправлялись на Авенида-Паулиста и Руа-Аугуста и покупали одежду, пригодную для городской жизни. Они обедали в ресторанах, где за столиками парами сидели элегантные дамы и пили коктейли, умудряясь не испачкать носы о кусочки фруктов, нанизанных на края высоких бокалов. Под белыми столиками виднелись их длинные ноги в шелестящих шелковых колготках, открытые до бедер новомодными мини-юбками. Вокруг них, являя собой наглядную демонстрацию экономического чуда, сотворенного правительством генералов, росли небоскребы из стекла и бетона. После завтрака они занимались любовью, затем вместе принимали душ, что частенько снова заканчивалось постелью, а после выходили на маленький балкончик навстречу головокружительной пропасти под их ногами, наполненной сверкающей мозаикой уличного шума и бетонных джунглей, все еще мокрых пятен после ночного дождя. Безымянные просторы Сан-Паулу казались им огромным, застывшим от нетерпения зрительным залом с громко аплодирующей публикой. Изабель ощущала себя совершенно новым существом, этакой героиней оперного представления, бахвалящейся своей женской природой.

Служа Тристану деньгами, украденными у дяди Донашиану, Изабель была одержима идеей служить Тристану и своим телом. Его член, такой мягкий и слабенький, похожий на младенца в чепчике крайней плоти, пугал ее, когда, вырастая, превращался в тяжелый твердый початок с черно-фиолетовыми прожилками вен и складок, увенчанный фиолетовым набалдашником. Она должна укротить это чудовище своим хрупким белым телом. Сила наслаждения, которое она сможет доставить ему, будет мерой ее женской природы. Они смотрели порнографические фильмы по платному кабельному каналу отеля, и Изабель усердно подражала тому, что в них вытворяли женщины. О том, как пользоваться ртом, она знала, в то, что женскую задницу можно использовать так, как показывали в этих фильмах, она сначала даже не могла поверить. Урсула говорила, что задница продается дороже обычного. Тристан считал подобные занятия омерзительными, но Изабель настояла на своем. Правда, лишь через некоторое время она ощутила еще что-то, кроме боли — некое просветление в глубинах своего существа. Это тоже стало частью ее опыта, попыткой раздвинуть его границы. Нырнув во тьму абсолютного повиновения, она вернулась из нее очищенной.

— Я твоя раба, — говорила она любовнику. — Пользуйся мной. Пори меня, если тебе это приятно. Можешь даже избить меня. Только, пожалуйста, не сломай мне зубы.

— Милая, перестань, — почти хныкал в ответ Тристан. Он располнел, и движения его стали немного женоподобными. Он носил пижаму из разрисованного шелка, купленную в Косолашан в магазине под названием «Кришна». — Я не испытываю ни малейшего желания причинять тебе боль. Боль женщинам причиняют лишь те мужчины, которые слишком трусливы, чтобы сражаться с другими мужчинами.

— Свяжи меня. Завяжи мне глаза. Потом нежно, очень нежно касайся меня, а потом будь грубым. Я умираю от тоски по миру, где нет никого, кроме тебя, где ты окружаешь меня, как воздух, которым я постоянно дышу.

— Правда, милая, не надо, — упрекал Изабель ее рыцарь, неохотно принимая те сексуальные изыски, которые она для него придумывала.