Бразилия

Дядя Донашиану принял их тепло и радушно: уход второй жены ударил его гордость, и он сильно постарел. В его волосах, зачесанных назад, подобно хохолку тропической птицы, появились седые пряди, которые чередовались с какой-то механической последовательностью, словно были сделаны некой тщеславной машиной. Руки у дяди тряслись от чрезмерных возлияний на сон грядущий, очарование его увяло, а манеры стали напоминать ужимки старой девы. В разговоре он то и дело бессильно делал паузы и принимал озадаченную, умоляюще-почтительную позу.

На смену подсвечникам, украденным Тристаном и Изабель много лет назад, пришли два почти таких же хрустальных подсвечника, а огромная люстра по-прежнему свисала из дымчатой стеклянной розы, по паучьи расставив бронзовые рожки. Тристан по-прежнему ощущал в этой квартире лучезарную тишину церкви, однако обстановка — подушки с бахромой, вазы в нишах, золотые корешки нечитаных книг — уже не казалась ему сказочной; все эти вещи выглядели немного потертыми и старомодными. Тристан и его друзья из Сан-Паулу предпочитали более грубые прямоугольные формы, резкий контраст черного и белого цветов, низкие торшеры, которые расплескивают вокруг себя лужи слабого света, — иными словами, им нравился стиль современной конторы, несколько смягченный отсутствием сверкающего пластика, компьютеров и копировальных аппаратов. На фоне таких стандартных жилищ, апартаменты дяди Донашиану смотрелись гаремом, где на подушках должны возлежать в прозрачных одеяниях женские тела, которых, к разочарованию присутствующих, здесь почему-то не было.

— Что касается Марии, — попытался объяснить пожилой хозяин, когда терпкое аргентинское столовое вино развязало им языки, а обильно приправленный чесноком пату-ау-тукупи поднял настроение, — то, я думаю, она предпочла скромную зарплату служанки более обильным, но непонятным дарам супружеской жизни. Я заставлял ее тратить на себя деньги — покупать одежду, делать прически, маникюр, ездить на курорты, — но она каждый раз воспринимала мои слова как намек на то, что я считаю ее неопрятной, плохо одетой, пошлой и толстой — что было правдой. Но она была вольна не обращать на них внимания, — точно так же, как вольна была потакать или не потакать мне еще до нашей свадьбы. Но дело в том, что, став ей мужем, я для нее превратился в тяжкое бремя, потому что обернулся частью ее собственного тела, которой она не могла управлять, как нельзя управлять раковой опухолью. Я курю, и раньше она ничего не имела против этого, а тут вдруг мое курение начало страшно беспокоить ее, и она принялась меня пилить. По правде говоря, она пилила меня по любому поводу, хотя прежде была очень флегматична, что весьма успокаивающе действовало на меня. Девушками, которых я нанимал вместо нее, Мария оставалась недовольна: они бесчестные, неряшливые, небрежные, пустоголовые, интриганки — этой песне не было конца, никто ее не устраивал, и я менял служанок чуть ли не каждую неделю, так что порой Марии приходилось самой выполнять свои прежние обязанности. Тогда начинала она жаловаться, что после нашей свадьбы в ее жизни ничего не изменилось — разве что я перестал выдавать ей зарплату. Даже половая жизнь — прости меня, Изабель, за такие подробности, но ты теперь взрослая замужняя женщина — стала для нее каким-то обременительным представлением, хотя раньше она легко подчинялась любым, даже самым беспардонным капризам. Увы, грубый хозяин возбуждал ее гораздо сильнее, чем добрый супруг. Когда Мария сбежала, она оставила мне простую записку, написанную ее малограмотным, но красивым почерком: «Это для меня слишком».

— Мы с Тристаном обнаружили, — осторожно начала Изабель, раззадоренная тем, что дядя воспринимает ее как взрослую замужнюю женщину, — что нам легче заниматься сексом, когда мы прикидываемся, будто видим друг друга в первый раз и случайно оказались в одной спальне.

Такие подробности смутили и взволновали дядю. Поддразнивая его, она продолжила свои поучения:

— Женщинам тоже не по душе тирания секса, им тоже не хочется превращать в прочные социальные связи то, что, возможно, самой природой было задумано как преходящее исступление. Мужчины и женщины живут в разных царствах, и их соединение похоже на мгновенный бросок чайки, выхватывающей рыбу из воды.

— Если я правильно понял, — заметил более практичный Тристан, — то вам случалось бить Марию, не так ли?

— Очень редко, — поспешно сознался сконфуженный денди. — Всего пару раз, да и то во времена моей бесшабашной молодости. Женщины, с которыми я тогда путался, были отчаянно легкомысленны, и я срывал свое недовольство дома на постоянной и верной любовнице.

— Вам это может показаться варварством, — предположил Тристан, — но возможно, став вашей женой, она начала воспринимать отсутствие побоев как признак недостаточной любви к ней, и ее извращенное поведение, которое вы описываете, было попыткой спровоцировать вас, заставить пустить в ход кулаки. У бедняков толстая шкура, и ласки влюбленного должны быть грубыми.