Брекен и Ребекка

Возле дальней стены, напротив входа, Роза соорудила себе неповторимое гнездо — подстилка состояла из листьев голубого плюща, перемешанных с лепестками цветов шиповника и дикой лаванды. Однажды Роза разрешила Виолете провести там ночь. Наутро Виолета пожаловалась, сказав, что ей было жестко и неудобно спать. И неудивительно, ведь часть собранных Розой и сложенных поблизости ягод шиповника «каким-то непонятным образом» закатились под гнездо, а Роза этого даже не заметила.

Возле одной из стен лежал сухой панцирь жука-кардинала, который Роза ни за что не хотела выбрасывать. «Ведь он заполз сюда однажды летним днем и мирно провел тут вечерок, наблюдая за тем, как я хлопочу — не припомню, чем именно я занималась, — а потом вдруг взял и умер!» Виолете жук не слишком нравился, но Комфри не мог налюбоваться его цветом — точь-в-точь как темно-красная охра — и тусклым блеском неподвижным крылышек.

В центре норы находился причудливый продолговатый камень с розоватыми и голубоватыми вкраплениями, украшенный разными сухими листьями и травами, зелень которых слегка поблекла под слоем пыли. Казалось, он постоянно меняет форму в зависимости от времени дня и угла зрения. «О нет, меняется не камень, — объяснила однажды Ребекке Роза, — меняешься ты сама».

Обитавшая в этой благоуханной норе Роза всю жизнь лечила данктонских и луговых кротов, не делая между ними никаких различий. Ее долгая жизнь приближалась к концу, и вот теперь, на исходе холодного января, Ребекка пришла к ней, спасаясь от преследования. Даже за время, истекшее с момента их последней встречи, происшедшей перед Самой Долгой Ночью, Роза заметно ослабла и постарела. Из-за болей в плечах и задних лапах она старалась теперь двигаться поменьше и поэтому ложилась так, чтобы наблюдать за сновавшими по норе кротышами и Ребеккой, не поворачивая головы. Розе всегда хотелось видеть глаза тех, с кем она разговаривает, а ее собственные глаза по-прежнему светились теплом и покоем, несмотря на донимавшую ее боль.

Но теперь Роза все больше и больше времени проводила во сне, то погружаясь в дремоту, то выбираясь из ее глубин, подобно тому, как нежный пух одуванчика то взмывает в воздух, то опускается на землю в такт с дыханием теплого сентябрьского ветерка. День проходил за днем, и Роза улыбалась все чаще, а говорила все реже, и ощущение покоя, исходившее от нее, передавалось даже непоседливой Виолете: рядом с Розой она всегда становилась спокойней и мягче.

Комфри довольно быстро справился с робостью, которую ему поначалу внушала Роза, и вместе с Виолетой просиживал подле нее часами, слушая предания и легенды. Виолете нравились полные драматизма повествования о доблестных героях, преследующих злодеев, скрывающихся среди запутанных туннелей, а Комфри предпочитал истории о цветах и деревьях, удивительные свойства которых вызывали у него благоговейный трепет.

Каждый из рассказов Роза начинала словами:

— Пусть эта история, хранимая моим сердцем, дойдет и до ваших сердец, дабы и вы смогли соприкоснуться с заключенной в ней благословенной мудростью, открывшейся некогда мне...

И тогда Комфри устраивался поудобней, а в глазах Виолеты появлялся нетерпеливый блеск, и оба погружались в волшебный мир легенды.

Ребекка и не подозревала, что Роза никогда прежде не допускала никого к себе в нору, но среди луговых кротов пронесся слух: «Должно быть, в этой Ребекке из Данктона есть нечто особенное, раз Целительница Роза пустила ее к себе в нору. Такого еще не бывало!»

Они рассудили правильно, Роза действительно заметила в Ребекке нечто особенное — любовь к жизни, которую она считала драгоценным даром, и поэтому лучше, чем кто-либо другой, даже Меккинс, поняла, каким страшным, едва ли не смертельным ударом для ее души оказалась гибель потомства, виновником которой стал Мандрейк.

Даже видя, с какой трогательной заботой Ребекка относится к Комфри, как она сумела принять и понять Виолету, Роза чувствовала, что перед ней не та Ребекка, что раньше. Порой, лаская Комфри, она погружалась в тихую грусть, а в ее смехе, звучавшем прежде с такой беспечной заразительностью, ощущалась печаль.

Поэтому Роза и взяла к себе Ребекку с кротышами, надеясь, что сможет помочь ей вернуть радость жизни, если на то будет воля Камня. Роза не стала тратить ни сил, ни времени на утешения. Впервые встретившись с Ребеккой, она сразу поняла, что той суждено стать целительницей, но ведь способность исцелять других дается лишь тем, кто изведал не только лучезарные выси, но и глубины мрака. Ей казалось, что Ребекке предстоит пережить еще много горя, куда больше, чем выпало на долю ей самой, и она обращалась к Камню с безмолвными молитвами, в которых просила укрепить в Ребекке веру, чтобы та не сбилась с пути, когда ее, Розы, уже не будет рядом.

Предчувствуя близость кончины, Роза устроила так, чтобы кротыши давали им с Ребеккой возможность побыть вдвоем. Она попросила членов кротовой гвардии, державшихся наиболее дружелюбно, взять Комфри с Виолетой под свою опеку и проследить за тем, чтобы малыши не скучали.