Бремя любви

– А что вы знаете о своей сестре? Разве человек может казаться одинаковым двум различным людям? Вы всегда смотрели на Ширли как на беспомощного ребенка, которого вы спасли из огня, она казалась вам слабой, нуждающейся в постоянной защите и любви. Но я увидел ее совсем иначе, хотя я могу ошибаться, как и вы. Я увидел храбрую, отважную женщину, склонную к авантюре, способную сносить удары, способную постоять за себя, нуждающуюся в новых трудностях для проявления всей силы ее духа. Она устала, она была в напряжении, но она выиграла свою битву, она сделала доброе дело в той жизни, которую для себя избрала, – она вытаскивала Генри из отчаяния на белый свет, она праздновала победу в ту ночь, когда он умер. Она любила Генри, Генри был то, чего она желала. Жизнь ее была трудной, но полной страсти и потому стоящей.

А когда Генри умер, ее опять укутали в вату, окружили любовью, о ней тревожились, и она не могла из этого вырваться, как ни боролась. Тогда она и обнаружила, что вино помогает. А уж если женщина поддалась пьянству, ей нелегко бросить.

– Она никогда не говорила мне, что несчастна… никогда.

– Не хотела, чтобы вы об этом знали.

– И в этом виновата я – я?

– Да, мое бедное дитя.

– Болди знал, – сказала Лаура. – Вот что он имел в виду, когда сказал: «Тебе не надо было этого делать, юная Лаура». Давным-давно он меня предупреждал: «Не вмешивайся. Откуда нам знать, что лучше для другого?» Вдруг она резко к нему повернулась. – Она… нарочно? Это самоубийство?

– Вопрос остался открытым. Возможно и такое. Она сошла с тротуара прямо под грузовик. В глубине души Уайлдинг считает так.

– Нет. Нет, нет!

– Но я так не думаю. Я лучше знаю Ширли. Она часто бывала близка к отчаянию, но она никогда бы на это не пошла. Я думаю, она была борцом, она продолжала сражаться. Но пить не бросишь по мановению руки. То и дело возникают рецидивы. Я думаю, она сошла с тротуара, будучи в прострации, она не понимала, что делает, где находится.

Лаура упала на диван.

– Что мне делать? О, что мне делать?

Ллевеллин подсел к ней и обнял за плечи.

– Выходите за меня замуж. Начнете жизнь сначала.

– Нет, нет, я никогда не смогу.

– Почему же? Вы нуждаетесь в любви.

– Как вы не понимаете – я должна заплатить за то, что сделала. Каждый должен платить.

– Как вас преследует мысль о расплате!

Лаура повторяла:

– Я должна заплатить.

– Да, в этом я с вами согласен. Но разве вы не видите, дорогое дитя… – Он помедлил перед тем, как сказать ей последнюю горькую правду, которую ей следовало знать. – За то, что вы сделали, уже заплачено. Заплатила Ширли.

Она посмотрела на него с ужасом.

– Ширли заплатила за то, что сделала я?

Он кивнул.

– Да. Боюсь, с этим вам придется жить дальше. Ширли заплатила. Ширли умерла, и долг списан. Вы должны идти вперед, Лаура. Вы должны не забывать прошлое, а хранить его там, где ему положено быть – в памяти, но не в повседневной жизни. Вы должны принять не наказание, а счастье. Да, моя дорогая, счастье. Перестаньте только давать, научитесь брать. Бог поступает с нами странно – сейчас Он вам дает счастье и любовь, я уверен в этом.

Примите их с кротостью.

– Не могу. Не могу!

– Должны.

Он поставил ее на ноги.

– Я люблю вас, Лаура, а вы любите меня – не так сильно, как я вас, но любите.

– Да, я вас люблю.

Он поцеловал ее долгим, жадным поцелуем.

А потом она сказала с легким, неуверенным смешком:

– Вот бы Болди узнал! Он бы порадовался!

Она было пошла, но споткнулась и чуть не упала. Ллевеллин подхватил ее.

– Осторожнее, вы не ушиблись? Могли удариться головой о каминную полку, а она мраморная…

– Ерунда.

– Может, и ерунда, но вы мне слишком дороги…

Она улыбнулась. Ощутила его любовь и тревогу. Она желанна – как она мечтала об этом в детстве. Вдруг еле заметно ее плечи слегка опустились, как будто на них легла ноша – легкая, но все же ноша.

Впервые она почувствовала и познала бремя любви…