Бремя любви

Сестра – это всего лишь вторая Лаура, но в худшем исполнении. Лаура без зубов и без волос и совсем неразумная.

* * *

Сознание Анджелы прорывалось сквозь милосердный дурман анестезии, а васильковые глаза спрашивали то, что не решались произнести губы:

«Ну как… кто?»

Медсестра в присущей всем сестрам манере ответила бодро и оживленно:

– У вас чудная девочка, миссис Франклин.

– Девочка… девочка… – Синие глаза закрылись.

Ее охватило разочарование. Она была так уверена…

Всего лишь вторая Лаура…

Пробудилась прежняя боль утраты. Чарльз, ее красивый, смеющийся Чарльз. Ее мальчик, сыночек…

Внизу кухарка оживленно говорила:

– Ну вот, мисс Лаура, у вас появилась сестренка. Что вы на это скажете?

Лаура с достоинством отвечала:

– Я знала, что будет девочка.

Это мистер Болдок сказал.

– Что может понимать такой старый холостяк, как он?

– Он очень умный, – отвечала Лаура.

Силы у Анджелы восстанавливались очень медленно.

Артура Франклина это тревожило. Когда ребенку исполнился месяц, он нерешительно сказал жене:

– Разве это так уж важно – что девочка, а не мальчик?

– Нет, конечно нет. Не очень. Только я была так уверена.

– Но ты понимаешь, что, даже если бы это был мальчик, это не был бы Чарльз?

– Конечно, конечно.

Вошла няня с девочкой на руках.

– А вот и мы. Она стала такая хорошенькая. Пойдешь к мусечке-мамусечке, детка?

Анджела нехотя приняла ребенка и с неприязнью посмотрела няне вслед.

– Какие идиотские вещи говорят эти женщины.

Артур засмеялся.

– Лаура, подай мне ту подушку, дорогая.

Лаура принесла ей подушку и стояла, глядя, как мать поудобнее устраивает ребенка. Она была исполнена чувства собственной зрелости и важности. Ребенок – несмышленыш. Мать полагается только на нее, Лауру.

Вечер был прохладный, огонь, горящий за решеткой камина, приятно согревал. Ребенок что-то радостно лепетал и вскрикивал.

Анджела увидела его синие глаза, ротик, готовый улыбнуться, и вздрогнув, почувствовала, что глядит в глаза Чарльза. Чарльза-новорожденного. Она почти забыла, каким он был в этом возрасте.

В ней вспыхнула любовь. Ее ребенок, ее чудо – как она могла быть холодна к этому восхитительному созданию?

Она была просто слепа! Прекрасный, веселый ребенок – как Чарльз.

– Крошка моя, – проворковала она. – Мое сокровище, моя любовь.

Она склонилась над ребенком. Она забыла о Лауре, стоящей рядом. Она не заметила, как Лаура выскользнула из комнаты.

Но, повинуясь смутному беспокойству, она сказала Артуру:

– Мери Уэлс не сможет приехать на крестины. Может, пусть Лаура будет представлять крестную мать? Я думаю, ее это порадует.

Глава 4

– Понравились крестины? – спросил мистер Болдок.

– Нет, – сказала Лаура.

– В церкви, наверно, было холодно, – сказал Болдок. – Хотя купель красивая. Норманнская – черный турнейский мрамор.

Лауру эта информация не заинтересовала.

Она думала, как лучше сформулировать вопрос.

– Можно вас спросить, мистер Болдок?

– Конечно.

– Это очень плохо – молиться, чтобы кто-то умер?

Болдок глянул на нее искоса.

– С моей точки зрения, это было бы непростительным вмешательством.

– Вмешательством?

– Видишь ли, всем представлением заправляет Всевышний, так? Что же ты будешь совать пальцы в его механику? Какое твое дело?

– А по-моему. Бог не станет возражать. Если ребенок крещен и все такое, он попадет прямо в рай?

– Куда же еще, – согласился Болдок.

– А Бог обожает детей. Так в Библии сказано. Он будет рад встрече.

Болдок походил по комнате. Он был расстроен и не старался этого скрыть.

– Послушай, Лаура, – сказал он наконец. – Ты должна заниматься своим делом.

– Это как раз мое дело.

– Нет! Твое дело – только ты сама. О себе молись сколько хочешь. Проси себе голубые глаза, или бриллиантовую диадему, или чтобы ты победила на конкурсе красоты. Самое худшее, что может случиться, – это что тебе скажут «Да».

Лаура смотрела на него не понимая.

– Я тебе точно говорю, – сказал Болдок.

Лаура вежливо поблагодарила и сказала, что ей пора домой.

Когда она ушла, Болдок потер подбородок, почесал голову, подергал нос и рассеянно вставил в статью медоточивый отклик на книгу врага.

Лаура шла домой в глубокой задумчивости.

Проходя мимо маленькой католической церкви, она остановилась. Женщина, приходившая днем помогать по кухне, была католичкой, и Лауре вспомнились беспорядочные обрывки бесед, к которым она прислушивалась, поддаваясь очарованию чего-то редкого, странного и к тому же запретного. Няня, которая исправно ходила в англиканскую церковь, имела весьма суровые взгляды на то, что она называла Вавилонской блудницей. Кто или что такое эта Блудница, Лаура не знала, кроме того, что она как-то связана с Вавилоном.

Ей на ум пришла болтовня Молли, как надо молиться об исполнении; для этого нужна свечка. Лаура еще немного поколебалась, потом глубоко вздохнула, оглянулась по сторонам и нырнула в церковь.