Бремя нашей доброты

В тот же день, под вечерок, она шла веселая как ни в чем не бывало к колодцу. Она шла легко, игривой походкой и только изредка вытирала холодную испарину на лбу. Но обратно, с полным ведром, Нуца уже не могла идти. Она искусала губы, отдыхала через каждые два шага, и, даже когда не двигалась, было видно, что она хромает и что у нее уже не те легкие, стройные ноги, которые так нравились Чутуре.

Во дворе Умного стояла запряженная телега, которую собирались посылать в Кодры за хорошим вином. Но тут начали приходить чутурские старушки, что-то нашептывать. Харалампие, закрывшись в доме с сыном, долго совещался. В тот же вечер он передал Онакию Карабушу, что для свадьбы они еще не готовы и очень просят, если только можно, отложить на неделю.

Всю эту неделю Нуца целыми днями бегала по Чутуре. Она была такая же стройная, такая же веселая, она ни капельки не хромала. Только ее маленькие крепкие ручки кромсали все, к чему бы ни притрагивались, только ее карие глаза, помутневшие от боли, метались во все стороны, да еще временами вдруг срывался голос — это было очень смешно, и она сама смеялась над этим.

А дотошные старушки неотступно следили за ней. Господи, для чего же они еще и жили, как не для того, чтобы следить! Они поджидали Нуцу в тихих переулочках, когда та шла одна, и, спрятавшись за акацией, вздыхали: прихрамывает-таки, бедняжка.

Свадьбу отложили еще на две недели. Онакий Карабуш запил, и Чутура стала забывать о ней: уж если свадьбу дважды переносят, а отец невесты напивается в корчме!.. Но зря спешила Чутура быть умнее других — в конце концов она таки состоялась, эта свадьба.

Стоял теплый воскресный день. Осыпались уже и орехи, и весь двор Харалампия Умного, окруженный орехами, был покрыт мягкой, шуршащей, но все еще пахнущей листвой. Играл привезенный из Ясс знаменитый оркестр военных воспитанников.

Ника был немыслимо красив. Все, что должно было в нем еще расти и наливаться соком, вдруг, в какие-нибудь два дня, налилось и расцвело. Ахнула вся Чутура, когда он вышел станцевать свой последний вальс с молодой невестой. Кто знает, как ей будет танцеваться после свадьбы, важно, чтобы Чутура запомнила, как она была красива и как станцевала свой последний вальс.

А Чутура впервые в жизни видела эту невесту, и ей не понравилось, как она танцует. Чутура ничего не хотела запомнить. Чутура удрученно смотрела на низенькую смуглую невесту с коротко остриженными каштановыми волосами. Было почему-то неловко видеть, как неумело семенит она ножками и с каким глупым форсом вывернула ручку на спине жениха.

Чутура смотрела. Чутура ахала. Чутура недоумевала и спрашивала: кто такая эта невесточка, откуда ее Ника выкопал? Половина Чутуры молча пожимала плечами, другая половина тоже удивлялась, и только две-три старушки доверительно сообщали: как же, дочь нуелушского богача по прозвищу Удачливый. Они в поле познакомились, потому что земли у них прямо межа в межу, так что, видать, и в самом деле судьба…

Чутура стояла окаменевшая и горько качала головой. Чутура спрашивала: а что же та бедняжка, неужто так и не придет на свадьбу? Одна половина Чутуры молча пожимала плечами, другая половина тоже не знала. Только две-три старушки доверительно сообщили всем: «Боже мой, разве вы не слышали? Отравилась сегодня утром, как только привезли музыку и заиграл оркестр, Нуца отравилась».

Но они еще не знали Онакия Карабуша, не знали его дочери. Нуца не отравилась. Она долго ревела, закрывшись в доме, а после обеда, когда молодые уже обвенчались и свадьба разворачивалась вовсю, она пришла посмотреть.

Она шла со своими молодыми братьями, уже догнавшими ее ростом, в новом красивом платье и впервые за все эти недели захромала перед всей деревней, захромала за все ее веселые прогулки. Она сумела быть красивее той, на которой Ника женился. Даже хромающая, она была бесконечно красивей.

Пришла осень, три низеньких окошка в доме Онакия Карабуша стали светить бледно и скупо. Чуть посветят, лишь бы успеть поесть, обменяться двумя-тремя новостями, и уже темно в доме. Более взрослые девушки, еще недавно заискивавшие перед Нуцей, теперь отворачивались, когда она шла по дороге. Чутурянки стали сомневаться, знает ли эта девушка и ее мать хоть какое-нибудь колдовство, или они просто так, любительницы. Наконец и сами чутуряне стали удивляться: что за человек этот Онаке Карабуш! Мелет, мелет у своей калитки, а если вдуматься, ну, ни одного умного слова!

Летние степные ночи

Когда натруженные руки вдруг заноют сладко-сладко и им до боли захочется кого-то приласкать, когда затарахтит по деревне последняя запоздалая телега, и ты вдруг почувствуешь себя бесконечно одиноким, и станет жалко самого себя, — вот тогда-то и наступают они на севере Молдавии, эти летние степные ночи.