Бремя страстей человеческих

Она ничего не понимала в детях. Когда было решено, что Филип приедет жить в Блэкстебл, миссис Кэри много думала о том, как ей получше обращаться с ребенком; ей хотелось добросовестно выполнить свой долг. А теперь, когда мальчик приехал, она робела перед ним ничуть не меньше, чем он перед ней. Миссис Кэри от души надеялась, что Филип не окажется шаловливым или невоспитанным мальчишкой, ведь муж ее терпеть не мог шаловливых и невоспитанных детей. Извинившись, миссис Кэри оставила Филипа одного, но минуту спустя вернулась – постучала и спросила за дверью, сумеет ли он сам налить себе в таз воды. Потом она спустилась вниз и позвонила служанке, чтобы та подавала чай.

В просторной, красивой столовой окна выходили на две стороны и были завешаны тяжелыми шторами из красного репса. Посредине стоял большой стол, у одной из стен – солидный буфет красного дерева с зеркалом, в углу – фисгармония, а по бокам камина – два кресла, обитые тисненой кожей, с наколотыми на спинки салфеточками; одно из них, с ручками, называлось «супругом», другое, без ручек, – «супругой». Миссис Кэри никогда не сидела в кресле, говоря, что предпочитает стулья, хотя на них и не так удобно: дел всегда много, а в кресло сядешь, облокотишься на ручки, и встать уже не захочется.

Когда Филип вошел, мистер Кэри разжигал огонь в камине; он показал племяннику две кочерги. Одна была большая, до блеска отполированная и совсем новая – ее звали «священником»; другая, поменьше и множество раз побывавшая в огне, звалась «помощником священника».

– Чего мы ждем? – спросил мистер Кэри.

– Я попросила Мэри-Энн сварить тебе яйцо. Ты ведь, наверно, проголодался с дороги.

Миссис Кэри считала путешествие из Лондона в Блэкстебл очень изнурительным. Она сама редко выезжала из дома, потому что жалованья было всего триста фунтов в год и, когда ее мужу хотелось отдохнуть, а денег на двоих не хватало, он ездил один. Ему очень нравилось посещать церковные конгрессы, и он каждый год умудрялся съездить в Лондон; один раз он даже побывал в Париже на выставке и два или три раза – в Швейцарии. Мэри-Энн подала яйцо, и они сели за стол. Стул для Филипа был слишком низок, и мистер Кэри с женой растерялись.

– Я подложу ему несколько книг, – предложила Мэри-Энн.

Она взяла с фисгармонии толстую Библию и требник, по которому священник читал молитвы, и положила их Филипу на стул.

– Ах, Уильям, нехорошо, чтобы он сидел на Библии! – ужаснулась миссис Кэри. – Разве нельзя взять какие-нибудь книжки из кабинета?

Мистер Кэри задумался.

– Ну, от одного раза вряд ли будет большой вред, особенно если Мэри-Энн положит требник сверху, – сказал он. – Молитвенник составлен такими же простыми смертными, как мы. Он ведь и не претендует на то, что его начертала рука всевышнего!

– Я совсем об этом не подумала, Уильям, – сказала тетя Луиза.

Филип вскарабкался на книги, и священник, произнеся молитву, срезал верхушку яйца.

– На, – сказал он Филипу, – можешь съесть.

Филип предпочел бы съесть целое яйцо, но ему никто этого не предложил, и он удовольствовался тем, что ему дали.

– Как тут у вас неслись куры, пока меня не было? – спросил священник.

– Ужасно! Яйца два в день.

– Ну, понравилась тебе верхушка, Филип? – спросил дядя.

– Спасибо, очень.

– Получишь еще одну в воскресенье днем.

Мистеру Кэри всегда подавали к воскресному чаю яйцо, чтобы он мог подкрепиться перед вечерней службой.

5