Я не знаю, в какое мгновение возникла угроза, но ощутила ее сразу как треугольник – жесткий, прочный, удивительно ловко отсекающий Потапыча от всякой помощи, охватывающий его и сжимающийся…
– Семка! – то ли крикнула, то ли шепнула я.
Выбросила руку вперед, зажмурилась, чтобы не видеть лишнего, не отвлекаться ни на что. Если где-то еще и имелась светлая удача, она упрямо уворачивалась из рамки кадра. Приходилось теснее сводить пальцы, уменьшая область «рисунка». И все равно беду из него не получалось изъять. Но я старалась, задыхаясь и ощущая себя ни на что не годной. К тому же странным образом приходилось держать не одну рамку, поскольку этот треугольник требовал внимания и вынуждал защищать еще кого-то, почти незнакомого, но важного для спасения всей суммы обстоятельств. И я защищала.
– Лешка!
Бризов верно понял, уж не знаю каким чудом, мой сдавленный страхом вопль. И сделал необходимое: в следующее мгновение дверца хлопнула, и «М-подушки» сработали. Это заклинание стихии воздуха, нанесенное по всему периметру автомобиля на высоте хромовой полоски, отделяющей кофейный низ кузова от окрашенного в топленое молоко верха… На уровне накладки – примерно в живот – и ударила волна теплого воздуха, сминая всех нас, меня в том числе, и расшвыривая метров на десять от автомобиля. Фасад театра неровными выщербленными кирпичами впился в затылок, выбил дыхание из легких, но я еще держала кадры, оба, смазав и потеряв третий, самый малозначительный. Я на что-то продолжала надеяться, хотя уже открыла глаза и видела молоденького конопатого арьянца, стоящего в метре от автомобиля: заклинание его не затронуло, он сам с пятого курса, стихия – воздух. Я знаю, он был у нас дома не так давно, приносил отцу набросок диплома… Глаза у парня сейчас были пустыми до ужаса, из разжатой руки сыпались вниз цветы. Потом я перестала видеть его: «фаэтон» буквально прыгнул вперед, капотом отбрасывая арьянца.
Грохот прокатился короткий, задавленный и заглушенный криком сразу нескольких магов. В следующее мгновение тишину уничтожила Геро, спевшая нечто невозможное, невыносимо трагичное, что выворачивало душу и обдирало кожу. Я увидела, как отец привстает на колено и оборачивается не к ней, а куда-то в сторону, сосредоточенно вглядывается. Там, у самого угла, темным вьюном ползла ночная удача лихих людишек, оберегая своего избранника. Я придушила ее коротко и страшно, так, чтобы эта дрянь и не дернулась… Но все же последним ударом беды хлопнули два пистолетных выстрела.
– Платон! – охнула Фредди.
Ее отбросило прямо в коридор, оттуда ничего не было видно, и, судя по голосу, она не надеялась застать мужа в живых. Я, честно говоря, тоже. Область удачи в последний момент перед взрывом была так мала…
Я шаг за шагом стала двигаться к автомобилю, обходить его. Ничего я не желала видеть, но все шла и шла, ужасно медленно, словно меня тянула и одновременно тормозила чужая злая воля.
Наш первый министр лежал на спине у заднего бампера автомобиля. И не двигался. Рядом уже трудились три мага, наспех создавая щит. Бризов, не замечая ссадину на виске, торопливо нащупывал пульс на шее Потапыча. Глянул на нас, кивнул – жив. Стало возможно дышать.
Я мелкими шажками снова двинулась к Потапычу, не в силах оторвать взгляда от заднего правого колеса автомобиля, нелепо вывернутого, с разорванной шиной и изогнутым ободом. И я уже совершенно точно знала, кто не поместился в рамку удачи. Друг Лешки Бризова, маг-трассер. Он сидел за рулем «фаэтона» и так и остался там, откинувшись в кресле и не шевелясь. И Ляля. Она лежала, сжавшись в комок, как раз между задним изуродованным колесом машины Потапыча и передним, вмятым к двигателю, колесом «фаэтона» охраны. Я видела только пеструю юбку и голую грязноватую пятку. Для удачи маленькая цыганка более не существовала, потому что удача присуща живым.
Меня встряхнул за плечи Семен. Наверное, я выла.
– Потом будем плакать, нельзя нам пока что, – тихо и строго велел он. – Пошли. Карлу надо помогать. Ты меня понимаешь? Рена!
Я кивнула, чувствуя себя ничуть не живее Ляли. Кажется, я переставляла ноги. Не помню. Дорога плыла навстречу толчками, Сема тянул меня и вел к дальнему повороту. Там уже стояли большой группой полицейские. Кричали набежавшие на шум люди, кто-то голосил, кто-то пытался прорваться и рассмотреть поближе, что происходит. Отец стоял на коленях, положив руку на грудь лежащего неподвижно человека со смутно знакомым лицом.
– Рена, если еще можно, мы должны его вытащить, – сказал он, не оборачиваясь. – Это очень важно.