Бремя живых

Вдобавок поляки, с их безрассудным шляхетским гонором. И самое неприятное — знающие и город, и эти кварталы, в частности, куда лучше Уварова. Впрочем, евреев среди них точно нет. «Жидов — в Вислу!» — вот их лозунг. Значит, в самом крайнем случае, можно будет испробовать и этот шанс.

А пока на его стороне только опыт и несравненно лучшая боевая подготовка. А в обойме «беретты» осталось меньше половины патронов, точнее — штук шесть, и если припрет, перезаряжаться будет некогда.

Валерий сунул первый пистолет в кобуру и выхватил второй. Еще восемнадцать выстрелов в запасе, а те — на крайний случай.

Ну вот, показалась над только что им форсированным забором голова в берете, и он, отбежав уже метров пятнадцать, выстрелил. Не на поражение, а рядом, чтобы только остановить и напугать. Убивать без крайней нужды ему по-прежнему не хотелось.

Вопреки всему, что только что думал о гетто Уваров, позади него приоткрылась форточка, и седобородый старик в до невозможности старомодном картузе издал странный звук.

— П-с-с-с… — словно бы тихий, но сразу доставший чуть не до спинного мозга.

Валерий еще ничего не понял, но вскинул ствол пистолета вверх. Демонстрируя миролюбие.

— Русский? — тем же суфлерским шепотом спросил старик.

Неожиданно для себя поручик кивнул.

— Туда, — указал кривой подагрический палец. В направлении бурой, покрытой шелушащейся краской двери напротив.

А что делать? Уваров кивнул и дернул грязную, ржавую ручку. За дверью открылся сквозной коридор, пронзающий длинный дом навылет. Прогремели под ногами древние половицы, мелькнули по сторонам несколько темных дверных проемов, уводящих бог знает в какие трущобы. Можно бы спрятаться в одном из них и спокойно расстрелять в упор преследователей, если они рискнут сюда сунуться. Только времени ему терять было нельзя. Под рубашкой горячо и неприятно намокало.

А улица — вот она, уже в пяти шагах. Если, значит, он ухитрился пересечь самый южный, треугольный в плане выступ гетто, там будет, как он вспомнил, небольшая площадь напротив библиотеки Сенкевича. Пересечение ведущего как раз в нужном направлении проспекта, двух незначительных улиц, трамвайное кольцо, стоянка такси. Любой другой транспорт тоже можно подхватить. Придется — силой. Любую машину или мотоцикл, на худой конец…

Так! Это можно было предположить. Местные парни, изучившие все здешние фарватеры с самого сопливого возраста, сумели-таки его обогнать. И вряд ли пешком. Наверняка тоже на машине крутнулись. Однако все равно странно. Из гетто — десятки выходов в любую сторону или — ни одного, пожелай он остаться там. А встретили Уварова на этом. Да и ничего странного, не бином Ньютона. «Канадец» человек здесь чужой, никого не знает, по естественному побуждению просто должен прорываться по кратчайшему направлению. А если с него собьется, заплутает, тоже никуда не денется.

Так они наверняка рассудили и — угадали. К собственному несчастью, надо сказать. А еще к большему несчастью своих матерей и отцов. Воспитали орлов и героев на свои седые головы.

Тут уж о гуманизме говорить и думать поручику было некогда.

Ах, как они только что были собой довольны!

Один вскинул старый русский «наган», другой, прятавшийся за выступом стены, подставил рвущемуся на выход врагу ногу. Вот сейчас враг грянется оземь, и хочешь — бери его голыми руками, хочешь — стреляй в спину, чтобы знал, как наших трогать!

Через подсечку Валерий просто перепрыгнул, тут и делать нечего. Тому, что с револьвером, выстрелил прямо в лицо. Не теряя времени и не тратя патрона, отмашкой ударил второго рукояткой в переносицу. Жить будет, но в себя придет очень не скоро.

А вот и транспорт!

Буквально в трех метрах, дребезжа звонком, катился древнего вида трамвай, словно сошедший с тонированных сепией музейных открыток.

Любят варшавяне экзотику. Уварову же их пристрастие в самый раз. Двери эти трамвайные никакой пневматикой не снабжены, открываются, как садовая калитка.

Запрыгнул, оглянулся напоследок. Двое лежат, энтузиасты, ни третьих, ни четвертых пока не видно. Замешкались где-то.

Не обращая внимания на испуганных, немногочисленных пассажиров и онемевшего кондуктора, в том же темпе промчался поручик вдоль всего вагона.

Вагоновожатый, в кителе, усах и форменной фуражке, держит ладонь на массивной деревянной шишке контроллера. Под ней до блеска вытертая медная дуга с насечками-делениями. И запас хода еще порядочный.

— Пршепрошам пана, — вежливо спросил Уваров, не слишком навязчиво демонстрируя свой пистолет, — если вот эту штуку до конца — мы быстрее поедем?

— Так ест[123], быстрее, — ответил вожатый, косясь на пистолет.

— Вот и крутите, пан, на полную. И на остановках не задерживайтесь…

— Но, пан…

— Ничего не «но»! Тут у вас, говорят, революция, а в этом случае правила, в том числе и уличного движения, теряют свою магическую силу. Так что, крути, Гаврила!