Брестская крепость

Баланду в лагере давали один раз в день. Значит, по мнению генерала, война кончится только через три года. Гаврилову этот срок показался тогда чересчур долгим. И лишь потом он убедился, какими пророческими были слова Карбышева: война кончилась примерно через три года после этого разговора, но самому генералу не пришлось дожить до победы: он был зверски уничтожен гитлеровцами в лагере смерти Маутхаузене - эсэсовцы обливали его водой на морозе, пока он не превратился в ледяную глыбу.

Много раз там, в Хаммельсбурге, Гаврилов думал о побеге из плена. Но лагерь находился в глубине Германии и тщательно охранялся. К тому же Гаврилов все время болел: его постоянно сваливала с ног тяжелая малярия и остро сказывались последствия ранения и контузии - майор был полуглухим и почти не мог владеть правой рукой. Побег осуществить так и не удалось, и только накануне победы он был освобожден.

Все эти годы вражеской неволи Гаврилов вел себя, как подобает коммунисту и советскому гражданину, и ничем не унизился перед врагом. Он легко прошел государственную проверку, был восстановлен в звании майора и осенью 1945 года получил новое назначение.

Оно выглядело несколько неожиданным. Этот человек, который только что перенес страшный, истребительный режим гитлеровских лагерей и испытал на себе все бесчеловечные издевательства врага над людьми, оказавшимися в его власти, сейчас был назначен начальником советского лагеря для японских военнопленных в Сибири.

Казалось бы, человек мог ожесточиться там, в плену, и теперь в какой-то мере вымещать все, что он пережил, на прямых союзниках врага. Но Гаврилов и здесь остался настоящим коммунистом и советским человеком. Он сумел с исключительной гуманностью, образцово поставить дело содержания пленных в лагере. Он предотвратил эпидемию тифа среди японцев, ликвидировал злоупотребления со стороны японских офицеров, через которых снабжались пленные солдаты. Я видел у него документы с выражением благодарности по службе за хорошую постановку дела в лагере.

Однако служить в армии ему пришлось недолго - Вооруженные Силы после войны быстро сокращались прежде всего за счет бывших военнопленных, и он был уволен в отставку, на пенсию. Пенсию ему определили небольшую - в то время бывшим пленным не засчитывали годы войны в срок армейской службы, и жить на эти средства было нелегко. Вместе со своей второй женой Гаврилов переехал в Краснодар, где долго служил в довоенные годы, и там, отказывая себе во многом, построил на окраине города маленький скромный домик.

Впрочем, материальные лишения не пугали его. Было другое обстоятельство, гораздо больше тяготившее Гаврилова все это время. Дело в том, что он не был восстановлен в рядах партии после возвращения из плена. Он поднимал об этом вопрос, но ему ответили, что он потерял свой партийный билет и, следовательно, должен вступить в партию снова, на общих основаниях. Для него, человека, который с молодых лет связал свою судьбу с партией коммунистов и всегда вел себя, как подобает большевику, такое решение было бесконечно горьким. Он поделился со мной этим своим горем, и я обещал ему помочь по приезде в Москву.

Как только я вернулся из Краснодара, я пошел в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС и рассказал там все, что знал о майоре Гаврилове. Работники комитета посоветовали мне написать Гаврилову, чтобы он немедленно прислал заявление о восстановлении в рядах партии. Надо ли говорить, что он не замедлил это сделать? Со своей стороны, я тоже представил в комитет заявление, где осветил роль майора Гаврилова в обороне Брестской крепости и описал его подвиг. Кроме того, я обратился ко всем людям, которые рассказывали мне о нем, с просьбой прислать свои заверенные печатью свидетельства.

Все эти документы были переданы в Комитет партийного контроля, и вскоре Партийная комиссия при Главном политическом управлении Министерства обороны начала проверку дела Гаврилова. Гаврилов был вызван в Москву, и 22 апреля 1956 года вопрос о его партийности был наконец рассмотрен. Меня тоже пригласили на это заседание, и я познакомил членов комиссии с материалами, которые удалось собрать.

Постановление комиссии оставалось неизвестным до утверждения его высшими органами. Гаврилов, с волнением ожидавший решения своей судьбы, жил это время у меня. И вот однажды наступил день, когда ко мне на квартиру позвонил работник Партийной комиссии и сообщил, что решение утверждено и Гаврилов восстановлен в рядах Коммунистической партии Советского Союза.

Во время этого разговора дверь в комнату, где жил Гаврилов, приоткрылась, и он выглянул, внимательно всматриваясь в мое лицо. Глуховатый после контузии, он не слышал, о чем идет речь, но тут же догадался обо всем по движению моих губ. И тогда я увидел, как этот пожилой, пятидесятишестилетний человек вдруг, словно мальчишка, принялся отплясывать какой-то диковатый, ликующий танец...

Гаврилов уехал домой, и месяц спустя я получил от него радостное письмо. Он сообщал, что ему вручен партийный билет.