Здесь сразу необходимо отметить, что та бескомпромиссная жесткость политических обвинений и практика подавления меньшинства, в которой впоследствии упрекали и продолжают упрекать большевиков, была в 1917 г. внесена в русскую политическую жизнь на самом деле их оппонентами.
Начнем с того, что огромную услугу большевикам оказала антиреклама, контрпропаганда, которую либеральные и «умеренно»-социалистические круги развернули против них сразу после возвращения Ленина в Россию. Во многие уголки России, во многие фронтовые части раньше газет и агитаторов большевистской партии приходила весть от их противников: «Вильгельм прислал Ленина в запломбированном вагоне». Крестьяне, рабочие и солдаты настораживались и уже внимательнее, чем если бы их так не готовили, относились к первым большевистским листкам, попадавшим в их руки. А далее, согласно русской традиции не верить непопулярной власти во всем, вчитывались и сами старались осмыслить лозунги «немецких агентов»: «Долой правительство помещиков и капиталистов! Мира, хлеба, земли!» и т.д. И думали в общем примерно так: «Наверное, эти большевики и вправду — за простой народ, если власти их так ругают, что даже немецкими шпионами ославили».
Во время работы в Петрограде 1-го Всероссийского съезда Советов 8 июня 1917 г. ЦК большевиков решил призвать рабочих и солдат столицы к массовой демонстрации 10 июня под лозунгами недоверия Временному правительству. Объявление о демонстрации было напечатано в «Правде» утром 9 июня. В тот же день Съезд Советов, где большинство принадлежало меньшевикам и эсерам, после ожесточенных дебатов принял постановление о запрещении любых публичных демонстраций 10 июня. Всякий виновный в нарушении этого постановления считался «врагом народа».
Этот политический ярлык, впоследствии ставший расхожим, был, таким образом, введен в политический обиход России эсерами и меньшевиками. Причем в практике 1917 г. объявление «врагом народа» отнюдь не ограничивалось только морально-политическими последствиями: фактически его можно приравнять к объявлению вне закона. Оно означало, что «революционная демократия», в том числе воинские части, вправе применять в отношении таких лиц, нарушающих ее запрет, любые насильственные меры.
На большевиков это произвело тогда сильное воздействие. Они поспешно отменили свою демонстрацию 10 июня и решили выйти со своими лозунгами на легальную демонстрацию 18 июня, инициированную самим Съездом Советов. Это решение оказалось политически оправданным. В почти полумиллионной толпе демонстрантов в тот день лозунги меньшевиков и эсеров буквально потонули в море большевистских призывов.
Лидеры меньшевиков и эсеров в Советах умели, когда этого требовали их интересы, проявлять жесткий авторитаризм в отношении своих политических оппонентов. В дни подготовки к Московскому Государственному совещанию в августе 1917 г. ЦИК Советов принял постановление, запрещавшее его делегатам на Совещании выступать с речами без предварительного одобрения ЦИК. Нарушителям данного постановления грозило исключение из ЦИК. Это ставило большевиков перед выбором: или промолчать на Совещании, или лишиться членства в ЦИК и возможности влиять на политику этого важного органа. Большевики избрали третий вариант — они предпочли бойкотировать Московское совещание.
Гибкость и прагматизм большевиков проявились в том, что они не торопились платить эсерам и меньшевикам той же монетой даже когда для этого представлялась возможность. Со стороны это выглядело как демократизм большевиков. В конце августа прошли перевыборы части Петроградского Совета, принесшие успех большевикам. Это совпало с радикализацией части эсеров и меньшевиков, вызванной провалом мятежа Корнилова. В ночь на 1 сентября Петроградский Совет принял резолюцию «О власти», внесенную большевиками. Резолюция требовала создания правительства только из «представителей революционного пролетариата и крестьянства», незамедлительно, не ожидая Учредительного собрания, проводящего широкие социальные реформы и энергичную внешнюю политику в пользу достижения мира. «Умеренно»-социалистические лидеры намеревались дезавуировать эту резолюцию, добиваясь ее переголосования, когда Совет сумеет собраться в более-менее полном составе. 9 сентября эсеро-меньшевистский президиум Петросовета пригрозил подать в отставку, если резолюция Совета от 1 сентября не будет отменена.
В ответ большевики выдвинули предложение о реорганизации президиума на основе пропорционального представительства от партий, входящих в Совет в данный момент. Формально это было справедливое требование, ибо, как показали последние события, эсеры и меньшевики уже не обладали бесспорным большинством в Совете. С незначительным перевесом Совет принял резолюцию большевиков о составе президиума, и его «умеренно»-социалистическим руководителям пришлось исполнить свое обещание — уйти в отставку. В новый президиум правые меньшевики и правые эсеры отказались войти, хотя в нем для них были оставлены места.