Брестский мир. Ловушка Ленина для кайзеровской Германии

Если данная версия верна, то Верховный главнокомандующий великий князь совершил преступное стратегическое расточительство, расформировав десантную армию и бросив её по частям латать дыры во фронте. Выгоды от овладения Проливами, как стратегические, так и, особенно, морально-политические, многократно перевесили бы потерю Галиции, Польши и ряда западных губерний. Как справедливо образно выразился по этому поводу наш военный историк, «в апреле 1915 года Россия была поставлена перед дилеммой: Царьград или Дрыщув. И Ставка выбрала Дрыщув»[21]

.

Наконец, третье объяснение сводится к тому, что Россия всё равно была не в состоянии провести успешную десантную операцию такого рода, в подтверждение чему ссылаются на неудачу Галлиполийской операции союзников. На взгляд автора, аналогии здесь не очень уместны. Турки вплоть до 1918 года успешно сражались против англичан на всех фронтах своей империи, а русскими были постоянно биты. К тому же одновременный удар Русской армии на Босфоре и союзников в Дарданеллах намного повысил бы шансы операции на успех.

Николай II верил как в необходимость, так и в способность Русской армии и Русского флота овладеть Константинополем. Эта вера не была следствием ослепления, как часто необоснованно считают, лозунгом «креста на св. Софии». Она была продиктована пониманием исключительной стратегической важности Проливов для выигрыша войны Россией. Всю войну Николай II настаивал на проведении операции по захвату Проливов. Но с этим своим убеждением он оставался одинок в элите Империи. И весьма вероятно, что причина этого одиночества крылась отнюдь не в стратегических лишь разногласиях царя с большинством своего генералитета. Это вопрос будет подробнее рассматриваться в главе о политическом и стратегическом руководстве последнего русского самодержца.

Если российская элита ставила решение вопроса о захвате Константинополя в зависимость только от того, будет он после войны принадлежать России или нет, то она проявляла непонимание характера ведущейся войны как Отечественной. Ведь в такой войне на первом месте должна стоять защита своего Отечества, а не захват чужих земель. Элита подменяла цель средством. Не победа над Германией должна была стать ключом к обладанию Босфором и Дарданеллами после войны, а взятие их в ходе войны открывало кратчайший путь к конечной победе над Германией…

Военная активность России против Турции проявилась только на Кавказском фронте, где наши войска всю войну постоянно продвигались вперёд, особенно активно в 1916 г. В январе 1917 г. приказом великого князя Николая Николаевича (в это время — наместника на Кавказе) было учреждено… Евфратское казачье войско![22]

Отметим этот факт как историко-геополитический курьёз…

На Берлин?

Возможно, никогда в XX веке Русская армия (что царская, что советская) не вступала в войну на такой высокой степени профессиональной готовности своего личного состава, как это было в 1914 г. Никогда после она не достигала такого качественного уровня, который позволял ей поистине воевать не числом, а умением[23]

, с самой, по всеобщему признанию, технически оснащённой и организованной армией мира.

«В иных ротах в рядовых ходило до двух десятков закалённых в японской войне и на службе унтер-офицеров. Фатальная ошибка, порождённая желанием выступить немедленно во всеоружии! Они и разделили судьбу рядовых — легли в первых боях. У противника была иная практика — значительная часть кадрового унтер-офицерского состава оставалась в тылу для подготовки развёртывавшейся армии»[24].

Впрочем, такая ли уж и ошибка? Русскую стратегию 1914 г. пронизывало нигде прямо не высказанное, но сквозившее в любом её шаге стремление добиться молниеносного сокрушения противника. У Германии на Западе был свой блицкриг, а у нас должен был быть свой! И такую, во многом инстинктивную, стратегию русского командования приходится считать если не единственно правильной, то вполне оправданной поначалу.

Вообще, главные штабы всех воюющих держав планировали военную кампанию с максимальным напряжением сил на 6–8 месяцев. По истечении этого срока боевые запасы должны были оказаться исчерпанными. Понятно, что способность пополнить боезапасы для более долгой войны была прямо пропорциональна промышленной мощности страны. В этом смысле в лучшем положении находилась Германия, за ней Англия, потом Франция и Россия примерно в одинаковой мере. Так и произошло.