Бретонская колдунья (сборник)

Магрибинец обменял старый светильник на новый и чуть не умер от радости.

Он пришел в караван-сарай, заперся в своей комнате и потер лампу.

«Слушаю и повинуюсь, о повелитель!» – сказал раб лампы.

«Возьми меня, дворец Ала ад-Дина и царевну Бадр аль-Будур и унеси во внутренний Магриб!» – приказал колдун.

И раб лампы сделал это.

А султан утром посмотрел в окно – нет дворца, нет дочери, единственного ребенка! Есть пустырь.

«А я говорил! – зашептал в его ухо визирь. – Ала ад-Дин колдун и подлец!»

И султан приказал схватить Ала ад-Дина, бросить его в тюрьму и на следующий день отрубить голову.

Но люди, которым Ала ад-Дин раздавал много денег, узнали про приказ султана.

Всегда, мой цвэточек, полезно иметь человека, которому ты сделал добро. Только у этого человека должна быть хорошая память.

Люди собрались у дворца и начали бить окна и двери, а некоторые полезли на стены.

Визирь испугался и побежал к султану.

«О повелитель, прости этого мерзавца, иначе народ убьет и тебя, и меня!»

И султан освободил Ала ад-Дина и послал на все четыре стороны.

Ала ад-Дин, полный горя, пошел прочь из города. Он шел, плакал и стонал: «Где дворец? Где жена?»

И хотел утопиться в реке. Но вода была холодная. Ала ад-Дин сел на берегу и начал заламывать руки от отчаяния. И задел перстень, который дал ему магрибинец.

Перед Ала ад-Дином возник джинн.

(«На голову он слабый… – тихо пробурчала Жаккетта. – Не мог в тюрьме о перстне вспомнить!»)

«О раб перстня! – обрадовался Ала ад-Дин. – Верни мне дворец, верни мне жену!»

«Я не могу сделать такое, повелитель! – развел руками джинн. – Дворец унес раб лампы, и только он может вернуть его на место».

«А можешь ты отнести меня туда, где теперь мой дворец?»

«Могу!» – сказал джинн и отнес Ала ад-Дина во внутренний Магриб.

А была ночь.

Ала ад-Дин увидел свой дворец, обрадовался и прямо на земле заснул.

Утром он нашел ручей, совершил омовение и сотворил утренний намаз.

И сел перед окном дворца.

Госпожа аль-Будур выглянула из окна и увидела своего мужа. Царевна открыла потайную дверь, и Ала ад-Дин вошел во дворец.

«О жена, ты не видела мой старый медный светильник?» – спросил Ала ад-Дин.

«О мой господин! – заплакала царевна. – Я своими руками отдала его магрибинцу и потому сейчас здесь».

«Ум у женщины – что у курицы! – говорит Ала ад-Дин. – А где сейчас колдун?»

«Он каждый вечер приходит ко мне, говорит, что мой отец казнил тебя, хвастает светильником и уговаривает пустить на ложе. Обещает дать такую сладкую любовь, какую не получала ни одна женщина! Я его ненавижу!»

«Правильно, жена! – говорит Ала ад-Дин. – Врет он все. У него такая же горячая любовь, как у старого мерина! Теперь я с ним разберусь. Где он прячет лампу?»

«За пазухой, мой господин!»

«Жди меня здесь! – говорит Ала ад-Дин. – Я скоро приду и скажу, как мы обманем этого проклятого!»

Ала ад-Дин долго думал, а потом пошел в город и купил в лавке москательщика на два дирхема банжа[77]. И вернулся к царевне.

«Сегодня ты сделай вид, что хочешь узнать, какая горячая любовь у этого козла! – говорит Ала ад-Дин. – Предложи ему вина, а в последнюю чашу подсыпь банжа. Когда он заснет, я сделаю все, что надо!»

«Слушаюсь, о мой любимый!» – сказала царевна и пошла надевать красивое платье.

Вечером магрибинец пришел к дочери султана и видит: сидит царевна веселая, в красивой прозрачной одежде, глаз накрашен, локон надушен, на голове жемчужная сетка.

«О мой господин! – говорит царевна тоненьким голосом. – Я решила: не буду грустить. Я хочу слушать музыку, пить вино. А потом я хочу узнать, какую горячую любовь дашь мне ты!»

«О звезда моего сердца! – растаял магрибинец. – Я дам тебе такую горячую любовь, какую не даст ни один мужчина! Ты правильно сделала, что забыла Ала ад-Дина! Сегодня ночью ты поймешь, какая разница между тихим ослом и неистовым жеребцом! Жеребец, как ты понимаешь, буду я!»

«Сын гадюки! – думал Ала ад-Дин за дверью. – Это я-то тихий осел?! Да мой пыл больше, чем у дикого верблюда! Горячее меня нет скакуна на земле! Я один ласкал весь гарем султана, когда тот болел, устав от мужской обязанности, и наложницы сильно страдали. Весь гарем возносил хвалу Аллаху за мою силу и мощь! Никто не обиделся, что его обошли!»

«О мой господин! – сказала царевна, и голос ее звенел, как колокольчик. – Твои слова зажигают огонь в моем розовом саду! Скорей неси вино, будем пить, будем петь, будем тушить мой пожар!»

Магрибинец улетел от радости и побежал за вином и музыкантами.

И вот наступила ночь.

Царевна аль-Будур танцевала перед колдуном с движениями каирскими и истомой нубийской, жаром сандийским и томностью александрийской.

А магрибинец пил чашу за чашей.

«О моя небесная гурия! – говорил он, подмигивая царевне, когда хмель уже взял язык его в плен. – Подожди, скоро я воткну свой клинок в твои ножны!»

«Только не промахнись, о косоглазый!» – злился за дверью Ала ад-Дин.

«О да, мой господин! – кивала Бадр аль-Будур. – Твое серебряное копье попадет в мое золотое колечко! Выпей еще и эту чашу!»