Бричмулла

На мне висело четверо детей и грудная Замира. С трудом, уже по пояс в воде, я, схватив в охапку всех детей, от стойки к стойке, цепляясь за карнизы, кровати и двери, ручки, уже на четвереньках добралась до выхода. Меня подхватили полуодетые девочки и вынесли детей на дощатый берег. Ветер бушевал, волны поднимались у причала и с грохотом обрушивались на береговые строения. Было очень страшно. Нас перевели в помещение администрации, накрыли одеялами, согрели, вскипятили чай. Родители всех детей нашлись. Все, кроме Диноры. Мы обнаружили ее только на шестые сутки, когда вода ушла из барака. Она лежала в коридоре с вытянутыми руками, словно пыталась дотянуться до дочки. Девочка осталась со мной. Я пыталась найти ее родственников. Но на все запросы никто не отвечал. Я удочерила Замиру. Теперь она дочь нашей семьи.

Азиза замолчала. Ее черно-синие глаза были напряжены, их разбудило воспоминание. Ночь закрыла вуалью ее смуглое, обветренное лицо, ровные щеки с бледными складками у глаз, сжатые губы, волевой подбородок, сохранивший свою свежесть, и уверенный прямой нос арийской женщины, готовой идти впереди.

Несмотря на свой зрелый возраст, она выглядела безупречно.

– Азиза! Я преклоняюсь перед тобой. Это подвиг. Ты героическая женщина.

– В каждом человеке должна гореть душа героя. Жизнь всегда должна быть наполнена приключениями. Надо любить странствовать, дышать простором, бороться, искать, спасать – не отступать никогда. Жить взахлеб. Когда человек путешествует, он горит, он пламя, он для всех, как путеводная звезда. А те, которые живут по принципу: женщина, еда, диван, – негодяи, проживающие пустую жизнь. Слюнтяи, маменькины сыночки, не понимающие в жизни ничего, потому что каждый должен оставить после себя что-то значимое на Земле. Нельзя, чтобы жизнь проходила тускло, ежедневно, скучно.

– Странно мне слышать такое от женщины!

– В основе основ на Земле всегда была женщина. Она родила, воспитала, направляла на подвиг мужчину. Женщина является матерью бога. Без женщины мужчина – скелет в мышцах с головой собаки, где бесятся в мозгах войнушки и похоть.

– Еще слово, и я сейчас тебя укушу.

– Лаять и кусаться – большого ума не надо. Надо, чтобы желание было от сердца, а не от желудка. Надо, чтобы твоя душа руководила тобой. Возвышала. Радовала. Любила.

Азиза замолчала и с нежностью посмотрела на меня.

– Бог не дал мне детей. Застудилась я в тот шторм, барахтаясь в ледяной воде. Болела долго. Вернулась в Бричмуллу. Маму похоронили. Сватались ко мне многие мужчины. Но узнав, что я не могу родить, отступали. Так ко мне и привязался ярлык: порченая. Но мужчины были. Но все не то и не те. Мелковаты. О бывших мужьях, как и о мертвых, нельзя говорить плохо. Были – и сплыли! Спасибо семье Анзора и Замире! Они всегда были со мной. Ты мне сразу понравился, когда на весь поселок кричал, что любишь Замиру. Что у пьяного на языке, у трезвого в сердце. Душевный ты какой-то! Вон бросился с палкой собаку спасать. А ведь могли тебя убить. Здесь у них это запросто.

– Не могу переносить, когда беззащитных животных обижают и когда женщины плачут. У меня все в груди обрывается.

– У нас здесь это редкость. Барану голову отрезать каждый мальчишка может. А плачущие женщины – это норма, что на свадьбе, что на похоронах.

Азиза замолчала. Мне вдруг стало до невозможности печально и очень жалко ее. Она же, закрыв глаза, тихо бормотала что-то, может быть, шептала утреннюю молитву.

Я обнял ее, прижал к себе. Так мы и сидели, как ветви одного дерева, качаясь от нахлынувших чувств и ветра над головой.

Восток разгорался. Уже появилась голубая полоска рассвета, заалели кромки гор и проснулись первые птицы. Трава от предрассветной свежести заблестела росой. Запахло приятной горечью тлеющих костров. Застрекотали и зажужжали насекомые. Утро побеждало ночь.

Утром приехали на лошадях Анзор и его сын Сархат. Мы поздоровались. Анзор похлопал меня по плечу, приветливо пожал руку.

– Тебе немного вправили по ошибке голову? Прости! С Иванычем я все вопросы решил. Ты у нас в гостях. Позднее поговорим о делах. Отдыхай.

Анзор долго и строго говорил о чем-то со старателем. Тот, потупив голову, виновато оправдывался и, как я понял, слезно просил не отдавать его в милицию. В конечном итоге Анзор его отпустил на все четыре стороны с клятвенным обещанием не воровать овец в чужих отарах.

Анзор о чем-то долго разговаривал с Азизой. Время от времени они поглядывали на меня и улыбались. Сархат с Азимом ушли к отаре и кормили овец какими-то добавками. Я сидел под облепиховым деревом и развлекал раненого Шарика. Он благодарственно махал хвостом. Часа через два ко мне подошел Анзор, и мы присели на веранде, где тень деревьев закрывала нас от солнца. Анзор был благодушно настроен и, прищурившись, сообщил, что Замира уже собирается ехать в Сибирь.

– Ты еще не охладел к нашей дочери? Она уже массу книг прочитала о Сибири. И два раза ходила в кинотеатр на фильм «Сибириада».

– Я своих слов на ветер не бросаю! Но мне не хочется сидеть здесь сложа руки. Есть у вас для меня какая-нибудь работа?