Бригантина, 66

Что-то в этом есть пронзительно трогательное: собственно говоря, это ничем не отличается от жизни всего прочего человечества во всем мире — ему неизбежно и ежеминутно что-нибудь грозит, если не землетрясение и не моретрясение, то войны или другие стихийные бедствия. Я уж не говорю о страшных болезнях. Меня, во всяком случае, землетрясения сближают с чилийцами. Поначалу я чувствовала, что мы чем-то отдалены друг от друга, что-то отсутствует в их жизни бесконечно важное для того, чтобы нам вполне понимать друг друга. Потом я догадалась, что это война, которую они никоим образом не пережили в отличие от большей части населения земного шара. Когда я это поняла, мне стало легче с ними общаться, я стала говорить с ними о войне и о ее значении в жизни нашего общества, где почти нет семьи, не пострадавшей от войны, и они живо и умно воспринимали меня и горячо откликались на это в отличие от некоторых других невоевавших народов, изо всех сил отталкивающих войну от себя, защищающихся от нее слоем жира и не желающих впускать ее в свою душу, в свое сознание. Я имею в виду, к примеру, Швецию, но могу, однако, объяснить такую разницу отношения. От Чили война была так далеко, что она почти не реальна, и чилийцы могут горячо и заинтересованно слушать о ней и понимать людей, переживших ее. Самозащита Швеции по-человечески понятна: война была рядом, вокруг; шведы были окружены ею, и она могла в любой момент вломиться в их жизнь, в их дома. Они боятся ее неизмеримо больше, чем далекое Чили, и это можно понять. А может быть, это происходит еще и потому, что жизнь чилийца и без войны лишена благополучия: помимо тяжкой извечной народной нужды, в этой жизни всегда присутствует драматизм в виде постоянной угрозы землетрясений, и как только я поняла это, мне стало еще проще разговаривать и общаться с этими людьми, они стали мне еще понятнее и ближе.

Во время обеда приходили знакомиться с нами разные люди, все сожалели о том, что мы так спешим, и мне уже тоже не хотелось уезжать отсюда, но изменить это было невозможно. Мы уезжаем после обеда, нас везет известный хирург Хусто Ульоа с женой в собственном роскошном «кадиллаке». Мы от души благодарим семью Рамиреса за гостеприимство, прощаемся и уезжаем в Темуко. По пути еще только одна остановка: художник Хулио Эскамес завозит нас в большую городскую аптеку посмотреть его стенную живопись. Посетить его ателье у нас, к сожалению, уже нет возможности. Полотном художнику служили три стены очень большого и светлого помещения, вся четвертая стена — огромное окно. Сюжет его картины — история медицины в Чили. Она начинается с того, что индеанки собирают в лесах целебные травы, потом католические монахи трут в ступках и готовят в своих кельях лекарства, потом им на смену приходит современная медицина со шприцем и микроскопом. Мне очень нравится ясность и свет красок, подкупающая своим простодушием манера, за которой стоят большое мастерство и удивительная душевная ясность и чистота. Как жаль, что мы не смогли посмотреть другие его работы! Как жаль уезжать из города Консепсьон! Как жаль, что мы должны спешить! Почему мы должны спешить? Куда мы должны спешить? Ах, это сожаление, сопутствующее мне всю жизнь!

Хусто Ульоа — наш искренний и убежденный друг — провел несколько месяцев на практике в Москве, изучал постановку медицинского дела в наших крупнейших хирургических институтах — имени Склифосовского и у Вишневского. Свои весьма восторженные впечатления он изложил в книге, уже изданной в Чили, но главное, он отправил сына изучать медицину в Советский Союз. Дарио Ульоа учится на медицинском факультете Университета дружбы народов; может быть, будущим летом он приедет на каникулы домой, мать очень соскучилась.

Вообще все эти доктора и адвокаты на нашем пути — наиболее состоятельный слой интеллигенции, — очевидно, играют немалую роль и составляют главную опору прогрессивных сил страны. Нам они оказались отличными друзьями. Мы проехали по Чили, передаваемые с рук на руки — всюду они есть, и всюду они были нам рады и от души помогали нам и любили нас. Учителя живут труднее —. наш сегодняшний радушный хозяин Маркос Рамирес, к примеру. Оба работают, муж и жена, скромный дом, достаток средний, и на старость ведь надо что-то отложить; и как еще сложится судьба их премилой дочки?

Мы останавливаемся выпить чая в живописном месте у шумного водопада, где какой-то ловкий хозяин догадался построить отель и ресторан. Все вокруг колоритно и многообразно — рядом с могучей пальмой растет тоненькая березка. Однако в пути мы находимся уже часа три, а никаким Темуко еще и не пахнет. Ну что ж, поехали дальше!

По пути нам часто встречаются лесоразработки — это основная промышленность этих мест. Лес сплавляется по речкам, зеленеющим в зарослях. Очень много ежевики вдоль дорог.

Проехали перевал, спускаемся крутой дорогой, любуемся самым высоким железнодорожным мостом в мире — по нему, словно напоказ, специально для нас, над пропастью проходит поезд.