Бригантина, 69–70

Может быть, Вальтер Скотт знал трагическую историю другого голландского судна, которое в 1773 году зашло в один из средиземноморских портов пополнить запасы воды и провизии. Когда корабль прибыл на рейд, портовые власти узнали, что на его борту от чумы умерли капитан и четырнадцать матросов. Судну приказали немедленно выйти в море. Оно взяло курс на Тунис. Но весть о страшном «голландце» уже разнеслась по всему Средиземноморью, и тунисский порт оказался для него закрытым. Тщетными оказались попытки 23 оставшихся в живых моряков войти и в Неаполитанский залив. Отверженное судно начало свои бесконечные скитания. Ни итальянцы, ни испанцы не подпускали этот корабль к берегу на пушечный выстрел. Особенно боялись его французы. У них еще свежо было воспоминание, как полвека назад от чумы, занесенной каким-то кораблем, умерла половина жителей Марселя…

Без воды, без пищи один за другим погибали голландские моряки на борту обреченного судна. Наконец оно вышло в Атлантический океан. Впоследствии «чумный корабль» не раз встречали у Азорских островов. Никем не управляемый, он несся под всеми парусами к своей неотвратимой судьбе «Летучего голландца».

В XVII–XVIII веках таких случаев было немало. Любой из них мог натолкнуть Вальтера Скотта на сюжет «Рокеби». Спроси он у любого старого морского волка, случалось ли тому лицезреть «Летучего голландца», и моряк готов был поклясться на библии: такого-то года и такого-то месяца и числа он в море своими глазами видел «Летучего голландца». При этом он даже назвал бы координаты того «проклятого места». И ни в чем бы не солгал: в то время из «летучих голландцев» можно было бы составить целый флот.

5. Гейне, Вагнер и другие

Голландский вариант легенды впервые использовал знаменитый немецкий писатель Генрих Гейне. В 1821 году в журнале «Вандсбекский курьер» он напечатал рассказ «Послание Ван дер Декена домой», который вскоре был переведен на английский язык и опубликован в журнале «Блэквуз Эдинбург мэгэзин».

Спустя два года английский романист и драматург Фитзболл написал мелодраму «Летучий голландец». С 1827 года она регулярно ставилась театрами Лондона и Нью-Йорка.

Генрих Гейне вторично возвращается к фабуле легенды в 1834 году. В рассказе «Из записок Шнапельвопского» появляется замечательное повествование о моряке-скитальце и о преданной любви женщины.

«…Дьявол поймал его на слове — он обречен блуждать по морям до страшного суда, освободить же его в силах только верность женщины. Дьявол, как бы глуп он ни был, не верит в женскую верность и посему разрешает заколдованному капитану раз в семь лет сходить на берег и жениться, добиваясь таким путем избавления. Бедный голландец! Он частенько радуется, избавившись от брака и своей избавительницы, и возвращается снова на борт корабля.

На этой сказке построена пьеса, которую я видел в амстердамском театре. Опять прошло семь лет, бедный голландец, утомившись более чем когда-либо от бесконечных блужданий, сходит на берег, заводит дружбу с одним шотландским купцом, продает ему алмазы по смехотворно низкой цене и, услышав, что у его клиента красавица дочь, просит отдать ее ему в жены. И эта сделка тоже заключена. Вот мы видим дом шотландца: девушка, робея душою, ожидает жениха. Она часто с тоской поглядывает на висящую в комнате большую темную картину, изображающую красивого человека в испано-голландском костюме: это старинная, доставшаяся по наследству картина, и согласно признанию бабушки на ней правдиво изображен „Летучий голландец“ в том облике, в каком его видели сто лет назад в Шотландии во времена короля Вильгельма Оранского (1689–1702 гг., то есть конец XVII в. — начало XVIII в.). С этой картиной связано также переходящее из рода в род предостережение, по которому женщины этой семьи должны опасаться оригинала. Именно поэтому девушка с детства запечатлела в своем сердце черты этого опасного человека. И когда настоящий „Летучий голландец“ в подлинном своем виде входит в комнату, девушка тре пещет, но не от страха. Однако и он смущен при виде портрета. Когда ему объясняют, кто изображен на портрете, ему все же удается отвести от себя всякие подозрения. Он смеется над суеверием, он издевается сам над „Летучим голландцем“, Вечным жидом океана. Однако, непроизвольно впадая в печальный тон, он рассказывает, какие несказанные муки пришлось претерпевать „голландцу“ среди безбрежной водной пустыни, он говорит — плоть его не что иное, как гроб, в котором тоскует душа; его гонит от себя жизнь и не принимает смерть; подобно пустой бочке, которую волны кидают друг другу и снова насмешливо отбрасывают, мечется бедный голландец между жизнью и смертью, и ни та, ни другая не хотят его принять; его скорбь глубока, как море, по которому он плавает; на корабле его нет якоря, а в сердце — надежды.