Бригантина, 69–70

«Итак, на каждом из нас была куртка, поверх нее кафтан, поверх него шуба, поверх нее длинная войлочная одежда, покрытая кожей, и бурнус, из которого видны были только два глаза, шаровары одинарные и другие с подкладкой, гетры, сапоги из шагреневой кожи и поверх другие сапоги, так что каждый из нас, когда ехал верхом на верблюде, не мог двигаться от одежд, которые были на нем».

С таким снаряжением в пору отправляться на Крайний Север.

Посольство ехало всего лишь в нынешний Казахстан. Впрочем, для них он таковым и был.

* * *

4 марта 922 года они покинули Хорезм. Путешествие вступало в решающую фазу. Как-никак до этого они ехали через страны, знакомые хотя бы понаслышке, к тому же мусульманские, к тому же формально признающие суверенитет повелителя правоверных. Теперь они вплотную подошли к порогу неведомого.

С какими чувствами покидал Хорезм секретарь посольства? Конечно же, он думал о том, что сулит ему в будущем этот загадочный новый мир. И возможно, где-то в глубине души таились страх и тоска по таким уютным, тенистым и родным садам Багдада и ласковому журчанию воды в его арыках. Но одно он знал твердо. Взявшись за миссию, надо сделать все для ее выполнения. Он был человеком долга, этот араб с длинной родословной и низким положением в обществе, с презрением смотревший на выскочек, бывших его товарищами по путешествию. И еще он думал, что полагаться ему придется только на себя. Цену своим спутникам он успел уже узнать.

Переезд через Устьурт не был легким. В апреле в степи становится тепло, днем даже жарко, и все покрывается ковром мелких тюльпанов, мало похожих на те, которые выращиваются в садах и оранжереях. Но и они придают ей красочный, почти обжитой вид. Поэтому человеку, направляющемуся в Казахстан в первый раз, я рекомендую ехать туда в апреле. Посольство же выехало в марте — месяце сильных ветров, когда лицо сечет песок пополам со снегом.

«Мы встретили бедствия, трудности, сильный холод и беспрерывные снежные метели, при которых холод Хорезма был подобен дням лета. Мы позабыли все, что с нами было до этого, и были близки к гибели наших душ».

На шестнадцатый день подъехали к краю плато. На расстилающейся перед ними равнине курились дымки, стада овец казались сплошным колышущимся морем, кое-где стояли кибитки, виднелись люди с непривычными для арабов безбородыми лицами. Это были огузы. «И вот они, кочевники, — дома у них из шерсти, они то останавливаются табором, то отъезжают. То видишь их дома в одном месте, то те же самые в другом месте, в соответствии с образом жизни кочевников и с их передвижением».

Огузы — основные предки туркмен. Сто лет спустя путешествия Ибн-Фадлана часть их, известная в русских летописях под именем торков, появилась в Северном Причерноморье, но была быстро разбита русскими князьями. Где они жили раньше и как жили, на Руси не знали. Впрочем, мы бы тоже мало что могли сказать об этом народе, если бы не любознательный секретарь посольства. Для истории Туркмении его описание страны огузов поистине бесценно.

Надо было начинать переговоры. Знай в Багдаде истинное положение дел у огузов, наверное, на посольство не возлагали бы несбыточных надежд. Но кто там мог знать, что творится в далеких азиатских степях.

Огузы уже давно отошли от того первобытного состояния, когда каждый равен каждому. Наблюдательный араб видел среди них «таких, которые владели десятью тысячами лошадей и ста тысячами голов овец». И других, которые выпрашивали на дорогах лепешки хлеба. «Если заболеет из их числа человек, у которого есть рабыни и рабы, то они служат ему», «если же он был рабом или бедняком, то они бросают его в дикой местности и отъезжают от него».

Но они еще не достигли той высокой ступени цивилизации, когда один решает все за всех. У огузов были и богачи и наследственная знать, которая легко поддавалась на лесть, посулы, подарки. Но «дела их решаются советом между ними. Однако когда они сойдутся на чем-либо и решаются на это, приходит затем самый ничтожный из них и самый жалкий и отменяет то, на чем они уже сошлись».