Бриллиантовый крест медвежатника

— Ох, вей, как приятно говорить из вами, молодой человек, — поднялся из-за стола Заноза. — Однако мне пора. Меня ждут дамы с зонтиками, их кавалеры в вицмундирах, мальчики в матросских костюмчиках, девочки в бантах и болонки в буклях. Им всем нужны их портрэты. И я делаю им их с нашим удовольствием. Они повесят свои изображения на стену рядом с портретами пап, мам, бабушек и дедушек и будут думать, что на эти фотографические карточки будет интересно смотреть кому-то еще, кроме них. Они будут стареть, а их портреты будут оставаться прежними…

— Ты, Заноза, становишься настоящим философом, — заметил, усмехнувшись, Савелий.

— Профессия такая, — пожал плечами Заноза, берясь за треногу. — Благодарствуйте, Савелий Николаевич, но мне действительно пора.

— Ну, будь здоров, Заноза, — пожал крепкую ладонь бывшего каторжанина Савелий. — Рад был свидеться.

— И я был рад, — сказал Заноза и хитро прищурился. — Все же, Савелий Николаевич, думается мне, вам в скором времени понадобится моя помощь.

— Возможно, — задумчиво кивнул Родионов. — Вполне возможно…

Глава 15 ДАВАЙТЕ ВАШИ ДЕНЬГИ

Подполковнику Прогнаевскому вовсе не пришлось шерстить на предмет иконы всех старообрядцев, коими из русских купцов в Казани был каждый второй, не считая, образно говоря, каждого первого. К тому же сие было бы истолковано апологетами раскольничества как очередное гонение на староверов со стороны политического сыска. Михаилу Васильевичу повезло: буквально на следующий день к нему заявился, как он сказал, «за наградой» невзрачный на вид мужичонко. Представившись крестьянином села Большие Кабаны Казанского уезда Ефимом Зудовым, он спросил, действительно ли за сведения о пропавшей иконе дают награду.

— Дают, — ответил Прогнаевский, разглядывая крестьянина, мнущегося с ноги на ногу.

— А сколь? — осторожно спросил Зудов.

— Четыре тысячи рублей ассигнациями, — доложил ему подполковник, отмечая про себя, что сей мужик совсем не похож на авантюриста-прощелыгу, взаправду надеющегося слупить с властей хорошую денежку за явную туфту.

Мужичонко вытаращил на Прогнаевского глаза и шумно сглотнул.

— Ладно, давайте ваши деньги, — сказал мужичонко таким тоном, словно наконец соглашался на предложенную сделку после долгих препирательств и торговли. — Я согласен.

— Что? — не понял Михаил Васильевич.

— Чево? — переспросил Зудов.

— Что вы перед этим сказали? — пододвинулся ближе к нему Прогнаевский.

— А чево я сказал? — осторожно переспросил Зудов.

— Ну, перед тем как сказать «чево», вы что-то сказали. Что?

— Чево «что»? — сморгнул Зудов.

— Тьфу ты, прости господи, — сплюнул в сердцах Михаил Васильевич. — Давайте все сначала. Итак, слушаю вас.

— Дыкть, это, за деньгами я пришедши, — твердо заявил мужичонко.

— За деньгами, значит? — понял наконец диспозицию крестьянина Прогнаевский.

— За ними, — подтвердил Зудов.

— И вы, стало быть, знаете, где находится разыскиваемая нами икона?

— Дыкть, о том я вам и толкую, мил-человек, — принялся рассуждать крестьянин. — А иначе пошто я бы пришел деньги с вас просить? Так, ни за што ни про што? Нет, господин хороший, Ефим Зудов за просто так ни к кому не придет просить денег, и не надейтесь! Не-ет…

— Где, где икона? — перебил его тираду подполковник.

— А деньги? — прищурился Зудов. — У вас, конечно, заведение, но и мы не лыком шитые…

— Награда за сообщение о месте пребывания иконы выдается только в том случае, когда означенная икона будет найдена и признана за ту самую, что была похищена из Богородицкого монастыря, — с металлом в голосе произнес Прогнаевский официальным тоном. — Итак, где вы видели икону?

— В молельной купчихи Шамихи, — выпалил Зудов и затем поправился: — В молельной купеческой вдовы Аграфены Шамовой то есть. Я, господин хороший, печь этим летом перекладывал в шамовском доме. Гляжу, а в прихожей второго этажа — дверь тайная, обоями для виду, как стены, оклеенная. Ну, торкнулся я в нее от любопытства, а за ней — комната. В комнате стол под парчою, на парче — Евангелие и железный крест-распятие. А позади — икона, в стену вмурованная, та самая, что из монастыря пропала…

Михаил Васильевич доложил обо всем Калинину, а через несколько дней губернатор Стрижевский собрал у себя совещание-консилиум, поставив на нем один-единственный, но сакраментальный для Руси с доисторических времен вопрос: «Что делать?»

Думали над ним долго. Думал его высокопрео-священство архимандрит Казанский и Свияжский Димитрий, думал полковник Константин Иванович Калинин, думали сидевшие в разных углах огромного губернаторского кабинета настоятельница Богородицкого монастыря Маргарита и претендующая на это место инокиня Варвара, недобро зыркающие друг на друга.

Думали архимандрит Спасского монастыря Варсонофий, подполковник Прогнаевский, кое-кто из губернского и городского генералитета и, конечно, сам казанский губернатор, действительный статский советник Михаил Васильевич Стрижевский.