Бриллианты для диктатуры пролетариата

— Теперь о том, что вы должны будете сделать... Исаев попросит у вас врача, поскольку у него начнутся сильнейшие боли в позвоночнике... И вы переведете его в больницу, как человека недвижимого, у которого отнимаются ноги. Естественно, вы сделаете это лишь после заключения экспертов о его нетранспортабельности — чтобы соблюсти ваше реноме... Поскольку теперь вы — мой агент, ваше реноме будет соблюдаться вдвойне тщательно, — усмехнулся Роман, — обещаю вам это совершенно твердо.

— Я не могу держать его в больнице без охраны.

— Поставьте охрану, это ваше право.

— Я не убежден, что ваши люди смогут взять его оттуда — охрана в достаточной мере натренирована...

— Если мы не сможем взять его — к вам претензий не будет. Конечно, коли вы захотите устроить засаду, чтобы угробить наших людей и через них выйти на меня, — тогда другое дело... Во-первых, мы живем не в семнадцатом веке и ваши расписки сегодня же уйдут за кордон; во-вторых, если, несмотря на это обстоятельство, вы все же рискнете на пакость — я не поставлю за вашу жизнь и ломаного гроша: у меня иного выхода нет. А это вот, — Роман протянул Неуманну деньги, толстую пачку марок, — возьмите. Это первый гонорар, и, надеюсь, не последний.

Неуманн осторожно положил деньги в карман — будто змею прятал.

— Теперь умойтесь, и будем обговаривать детали...

Неуманн пошел к реке: сгорбленный, постаревший на десять лет, жалкий и до странности маленький ростом, раньше он казался Роману значительно выше.

— Не утопится? — шепотом спросил Юха.

Роман молча покачал головой и, сорвав травинку, начал неторопливо ее покусывать.

Разведка боем

1

Ночью в камеру к Исаеву перевели Никандрова. В слабом, неровном свете лампы, забранной металлической сеткой, лицо сокамерника показалось Исаеву отдаленно знакомым, но расспрашивать он его ни о чем не стал, понимая, что к нему этого человека подсадили неспроста: Неуманн затеял серьезную игру и баловать «подопечного» соседом просто так в его задачу, вероятно, не входило.

«Посмотрим, как работают здешние наседки, — подумал Исаев, укрываясь одеялом, — это тоже интересно».

Утро он начал с гимнастики. Занимался он гимнастикой изнурительно, до обильного пота, но сегодня старался не шуметь, прыгал только на мысочках и отдувался вполсилы: сокамерник еще спал. Вообще-то Исаев ненавидел гимнастику. Он считал, что пешие и лыжные прогулки, поездки на воды и верховая езда никак не могут гарантировать человека от падения на голову куска штукатурки или отравления угарным газом, но здесь, в тюрьме, гимнастика необходима как «инструмент дисциплины».

— По´том воняет, — услыхал он хрипловатый голос.

— Пот не дерьмо, можно перетерпеть, — ответил Исаев и обернулся. — Во-первых, вставайте, граф, вас ждут великие дела, а во-вторых, давайте знакомиться. Максим Исаев.

— Леонид Иванович Никандров.

— Не может быть!

— О чем вы?

— Тот самый?

— Какая разница... Тот — другой...

— Разница огромная. Понимаете, мне здесь не дают книг. Только Библию...

Никандров перебил его:

— А что Библия? Не книга, по-вашему?

— Дослушай — после казни! Так, кажется, у древних?

— Если бы вы всегда исповедовали эту истину.

Исаев расхохотался. Он смеялся долго — для того, чтобы сэкономить время на раздумья. «Значит, — думал он, — Неуманн сказал несчастному писателю, откуда я. Они его, видимо, переломали на деле Воронцова и подсадили ко мне...»

— Про меня несколько позже, Леонид Иванович. Поднимайтесь, попробуйте помахать руками, потом я сделаю вам массаж, и начнем наш реферат.

— Вы сумасшедший?

— Да. А что? Задирайте рубаху, исполню вам массаж, но завтра все равно заставлю делать ногодрыганье и руковерченье...

Исаев сел на краешек нар, возле плеча Никандрова. Тот в ужасе от него отодвинулся — не смог скрыть тяжелой, испуганной ненависти. Исаев покачал головой и тихо, очень дружелюбно сказал:

— Леонид Иванович, вам следует завязать со мной добрые отношения.

Никандров рывком сел. Потер мятое лицо свое большой, исхудавшей пятерней, словно отгоняя наваждение, и спросил:

— Зачем? Почему я должен завязывать с вами добрые отношения?

— Только не кричите... Стражники отлупить могут. А это обидно. Задирайте рубаху. И на пузо, извольте.

В девятнадцатом, когда Исаев был офицером в пресс-группе Колчака, он попал в плен к партизанам. Он не имел права открываться даже своим. Да и откройся, кто б поверил. Поэтому, крепко отлупив «белого гада», партизаны бросили его в сарай, но под утро завязался бой с подошедшим бронепоездом адмирала, об Исаеве в пылу схватки забыли, и утром, после крепкого чая с водкой, его растер поручик Курочкин — каратель из конных каппелевцев. Массаж сделал он мастерски, и с тех пор Исаев поверил в волшебство этого врачевания. Однажды он, смеясь, сказал Бокию: «Глеб, я могу перевербовать любого стареющего разведчика на каппелевском кавалерийском массаже».

Он долго растирал Никандрова, и тот уснул со странной, тихой улыбкой на лице.

После завтрака Исаев сказал:

— А теперь давайте — до обеда дискуссия.

— У меня прогулка до обеда...