Бриллианты для диктатуры пролетариата

— Нет, их надо расстреливать, Глеб, они воруют бриллианты, на которые Запад продаст нам оборудование для электростанций. Диалектика — вещь жестокая, неумолимая. Она не прощает двусмысленностей и отступлений от курса... Если мы хотим видеть нашу страну государством высокой техники, нам придется немилосердно расстреливать всех тех, кто страх за собственное благополучие — по-человечески это можно понять — ставит выше нашей мечты, причем не химерической, а научно выверенной.

— Когда вы позволите доложить прикидку операции по Гохрану? — спросил Бокий.

— Сомнения ваши прошли?

— Прошли.

— Тогда посидите, сейчас должен подойти Юровский, мы подключаем его к этому делу.

5

Яков Юровский был крепок, высок и красив сильной южной красотой. Даже зимой казалось, что лицо его тронуто загаром.

— Садитесь, товарищ Юровский, — сказал Феликс Эдмундович. — Мы пригласили вас в связи с очень неприятным, а потому особо ответственным делом. Мне помнится, вы уже имели дело с драгоценностями.

Юровский чуть кивнул головой, и улыбка сошла с его лица — оно ожесточилось, и поэтому стало видно, как оно морщинисто и бледно под его врожденной южной смуглостью.

Он имел дело с бриллиантами. Это было в восемнадцатом, когда он получил приказ расстрелять царскую семью. Он попросил членов царской семьи спуститься в подвал и сесть на стулья, приставленные друг к другу. Все знали, что в ссылке Юровский был фотографом, и поэтому, когда он попросил Романовых сесть потеснее, казалось, что он будет их фотографировать. А за каждым из Романовых стоял красноармеец с наганом в кармане. И когда Юровский сказал — быстро, скороговоркой — о приговоре, никто ничего толком не понял — загрохотали выстрелы, но пули вдруг стали свистеть в комнате, и высверкнуло голубым, красным, холодно-белым и дробно застучало по бетонным стенам...

Только потом поняли: царевны зашили в лифы бриллианты. Пули срикошетили, бриллианты покатились на пол, рассыпались диковинными зернами по серому бетону...

...Юровский слушал Бокия, тяжело набычив голову, выставив вперед нижнюю челюсть. Иногда он делал заметки на папиросной коробке: Дзержинский отметил для себя, что Юровский точно схватывает существо дела.

— С Пожамчи легче, — сказал Юровский, выслушав Бокия. — Его надо пригласить в Наркомвнешторг и сказать, что отъезд назначен на завтра. Он притащит наших людей в свой тайник, если он у него оборудован не дома, а где-то в ином месте... Теперь с Шелехесом... По-моему, стоило бы меня нелегально ввести в Гохран...

Дзержинский покачал головой:

— У них своя контрразведка. Юровский не иголка в стоге сена, вас знают. Введем вас открыто, как ревизора от ЦК. Вести вам предстоит себя эдаким ваньком, который умеет давать указания, а вникать в суть не может. Тогда вы прищучите их на частностях. Нас волнует главное — как они организовывают хищения, потому что ревизии пока были благополучные. Тут следует поглядеть на будущее — лучше покарать один раз, чем бесконечно размазывать кашу по мостовой...

— Хорошо бы, конечно, посоветоваться с кем-то из опытных ювелиров, — сказал Юровский. — Лучше всего я такое дело схватываю в разговоре, на практике. Видимо, такого верного ювелира сейчас нет... Верить никому нельзя из этой публики.

— Никому, — согласился Бокий.

— Так уж никому? — спросил Дзержинский.

— Никому, — упрямо повторил Бокий. — Лично я никого не могу порекомендовать Юровскому.

— Пожалуйста, не говорите «никому», — раздраженно сказал Дзержинский. — Нельзя никому не верить. Вы обязаны исходить из посылки, что верить следует всем. Наша с вами задача доказать, кому можно, а кому нельзя верить. «Никому», — сердито повторил он, — так вы можете заболеть манией подозрительности, Глеб.

— Феликс Эдмундович, — спросил Юровский, — этот Шелехес — не родственник нашему Федору?

— Родной брат, — ответил Дзержинский. — И я верю Федору так же, как раньше.

— Где он? Я его не видал много лет, — спросил Юровский.

Бокий вопросительно посмотрел на Дзержинского. Тот ответил:

— Федор Шелехес сейчас в Ревеле.

«По нашим данным, Кропотов в 21.54 звонил секретарю польской миссии Кочару и договорился о встрече возле бывшего «Яра», назвавшись Надеждиным. Встреча состоится завтра в 9 часов утра.

Оскольцев».

«Подготовившись — действуй»

1

Услыхав звонок поздним вечером, Пожамчи вышел открыть дверь сам — жена легла спать.

— Кто там? — спросил он.

— Это я, — услышал он знакомый голос и, не поняв еще толком, кто это, отпер замок.

Воронцов оттер его плечом, дверь мягко прикрыл и, чуть тронув Пожамчи пальцами за руку, кивнул головой на темный коридор. Почувствовав пустоту в животе, Пожамчи быстро пошел к себе в комнату и сказал:

— Лиза, к нам гость.

— Простите за позднее вторжение, — мягко улыбнулся Воронцов, — но у меня срочное дело.

— Если вы обождете в коридоре, я поднимусь, — сказала женщина, — чайку поставлю.