Бриллианты для диктатуры пролетариата

Кропотову и поляку Кочару дали спокойно разойтись после того, как они обменялись портфелями, посидев перед этим на лавочке в сквере девять минут. Поскольку польский дипломат содержание кропотовского портфеля не просматривал, а старик не пересчитывал доллары, которые наверняка находились в портфеле, полученном им от Кочара, оперативная группа ВЧК сделала вывод, что обменивались они «товаром» отнюдь не в первый раз. На поляке цепочка замыкалась: дипломат мог увезти золото со своим багажом, не подлежавшим таможенному досмотру. Поэтому было решено разыграть «спектакль», заранее на этот случай отрепетированный. Поляку «подставился» извозчик, который и был задержан вместе с пассажиром патрулем санитарной службы. В карантине при Балтийской железной дороге Кочару, который, естественно, документов с собой не имел, было заявлено, что он, извозчик и все пассажиры, нанимавшие этого извозчика, должны провести в карантине неделю – была зарегистрирована вспышка холеры (об этом, кстати, было сообщение в газете – от этого чекисты и пошли в решении операции). Чекисты также предполагали, что поляк от портфеля постарается, во избежание скандала, отказаться: объяснить, откуда у него столько золота, – дело сложное, – в советских условиях невозможное.

Вышло так, как и предполагали чекисты. Кочару было разрешено позвонить в посольство, ему выделили отдельную палату и сказали, что карантин будет продолжаться шесть дней. От портфеля, предъявленного для опознания, он категорически отказался, сказав, что вышел из посольства для прогулки и никакого портфеля с собой не брал. Говорил он это с легкой улыбкой, видимо понял, что карантин – игра и выгоднее всего, по условиям предложенной игры, не проявлять ни беспокойства, ни заинтересованности. В Кропотове поляк был уверен, да и потом, признайся тот в валютных операциях, доказательств нет: никто ему портфеля с золотом не навязывал, акт о сданных в дезинфекцию вещах он не подписал, так что с точки зрения закона не может быть никаких претензий.

Кропотова трогать не стали: было принято решение взять его лишь в том случае, если к нему позвонят из посольства, но звонка оттуда не последовало – вероятно, поляк покупал драгоценности лично для себя.

Бокий решил повременить, пока не возьмут старика с поличным: важно было уточнить, кто из троих придет – Газарян, Пожамчи или Шелехес. Пока все выстраивалось отменно – кроме посылки, которая исчезла из поля зрения чекистов в Кремле.

…Билеты на поезд Воронцов купил загодя. Налет на Гохран был рассчитан по минутам. Когда Крутов собрал своих людей, Воронцов разложил большой лист ватмана с планом и начал, как заученное:

– В одиннадцать выезжаем к Гохрану. Да, да, – сказал он, перехватив взгляд двух налетчиков, – будем брать Гохран. Ключ у меня, поэтому войдем мы спокойно – сторожа обычно сидят в комнатенке и пьют чай. С нашими извозчиками останется Анна Викторовна. У нее есть бомбы, она сможет отбиться в случае неожиданности, которой, по моим расчетам, быть не должно. Вы, – Воронцов кивнул головой на двух налетчиков, – вяжете сторожей. На лица наденьте чулки, это лучше любых масок: чулок меняет лицо до неузнаваемости. Без ножей и пиф-паф, все должно быть тихо.

– Он говорит, чтоб без мокрухи, – пояснила Анна Викторовна.

Налетчики молча кивнули головой.

– Без мокрухи, – отчего-то улыбнулся Воронцов. – Верно добавила моя помощница. Олежек идет со мной и Крутовым к сейфу. Всю операцию надо провести за пятнадцать минут.

– Не успею, – зевнул Олежек.

– Успеешь, – улыбнулся Воронцов.

– А куда спешку пороть? Вошли – чего бояться? Можно без спешки. И не один можно взять сейф, а пять.

– Ты один возьми, – сказал Воронцов. – Там в каждом сейфе килограмм по сто лежит. Если все увезем – чекисты озвереют, а так кража и есть кража. Даже в Париже случается, а там порядок не то, что здесь – бордель.

– А вы сами-то русский? – спросил один из налетчиков. – Если вы не советский, мы на дело не пойдем.

– Наш он, – успокоила Анна Викторовна. – Патриот. Русь любит. Разве мы с плохими людьми сведем?

Провожая налетчиков к калитке, Крутов чуть задержал их и быстро шепнул:

– После дела его и бабу – шилом в сердце, чтоб без писка; дуем на малину, там и разделимся по-христиански, без обману. Все! Мне задерживаться нельзя, он за каждой минуточкой следит.