Бродячий пес (СИ)

Моё появление в магазине выглядело стремительным и нахальным, но меня это не волновало, поскольку тут было тепло и сухо!

Торговый зал освещался настолько слабо, что детали обстановки тонули в дождливой темноте комнаты. В голове пронеслась мысль: откуда же свет? Повернувшись обратно к двери, я увидела старый уличный фонарь.

— Раньше он был масленым, и освещал la rue de la Bievre*, — мягкий женский голос отвлёк меня и заставил обернуться. — Мой муж его переделал в электрический тридцать лет назад, и теперь он светит здесь.

Последняя фраза была произнесена совсем тихо, и мне показалось, что обладательница голоса всхлипнула.

В паре метров от меня одновременно зажглись торшер и два настольных светильника, разгоняя сумрак. Навстречу вышла женщина лет шестидесяти, среднего роста, немного полноватая. На тёмном строгом платье между округлыми отлетами отложного воротничка белела камея.

— Добрый вечер, — мой голос прозвучал слишком громко для этого места, продолжила я чуть тише: — На улице дождь, разрешите переждать здесь?

— Конечно-конечно, проходите. Хотите чаю? — приветливо ответила хозяйка заведения.

Я кивнула мокрой головой. Неужели в наше время ещё остались такие радушные люди?

В помещении было тепло. Я безбоязненно стянула с себя насквозь промокшую парку и огляделась с намерением куда-нибудь её пристроить.

— Давайте сюда, — женщина протянула правую руку, в другой она держала деревянные лакированные плечики.

Я отдала ей одежду, отметив какие длинные, ухоженные пальцы у незнакомки.

Вешалка с паркой нашла приют на одном из крючков стойки возле входа. Там же стояла подставка для зонтов.

— Присаживайтесь сюда, здесь вам будет удобно, — заботливая хозяйка указала на большое тёмно-бордовое кожаное кресло. На фоне общего полумрака оно просто сияло в ореоле света, что давал торшер, стоящий рядом с ним.

— Меня зовут Рада, — я решила представиться перовой.

— Елизавета Петровна, — откликнулась женщина, протягивая руку в приветственном жесте.

Я легонько сжала тёплые пальцы, и мы обменялись улыбками, завершая церемонию знакомства.

Через пару минут Елизавета Петровна вернулась с двумя чайными парами и большим чайником белого фарфора. Она поставила поднос на столик рядом с моим креслом и разлила по чашам ароматный напиток насыщенного вишнёвого цвета.

— Согревайтесь, Рада, — сказала хозяйка, одарив меня ещё одной улыбкой.

Поблагодарив за предложение, я сделала первый глоток и прикрыла глаза от удовольствия. Горячая жидкость согревала изнутри. Я не заметила, как глоток за глотком опустошила чашку наполовину.

Внезапно повеяло теплом. Я открыла глаза: хозяйка, в очередной раз проявив заботу, разжигала камин. Закончив с этим делом, она присоединилась ко мне.

Елизавета Петровна пила чай, держа чашку и блюдце так непринуждённо и элегантно, что мне сделалось не по себе. В попытке скрыть неловкость, вызванную молчанием и проявлением столь непривычного в наши дни аристократизма, я стала оглядываться по сторонам.

Видно было не много, но по обстановке стало понятно: я всё-таки попала туда, куда планировала, распивая утренний кофе. Губы расползлись в улыбке, смущение отступило. Я взглянула на Елизавету Петровну. Она тоже улыбалась.

— Это ведь антикварная лавка? — спросила я.

— Да, верно. Мы называемся «Бродячий Пёс», — женщина подтвердила догадку и поставила свою пару на поднос. — Давайте-ка я подолью вам чаю!

Я кивнула и потянулась за добавкой, которая не заставила себя ждать.

— Скажите, пожалуйста, у вас есть открытки? Дореволюционные?

— Конечно! Я сейчас принесу альбом, — ответила Елизавета Петровна, вставая.

Подол её платья зашелестел. Мне почудилось что-то загадочное в этом звуке. Эффект усиливал тот факт, что выйдя из пятна света, женщина буквально растворилась в сумраке комнаты.

Я совсем разомлела от тепла и позволила себе откинуться на спинку кресла. Прикрыв глаза, наглаживала кончиками пальцев тёплую, гладкую кожу подлокотников. В тот момент казалось, что не может быть ничего приятнее!

— Здравствуйте. Где Елизавета Петровна?

Тихий бархатный баритон вырвал меня из состояния тактильного экстаза. Я резко вскинула голову и увидела перед собой высокого мужчину, одетого, скажем так, на три четверти. На нём были классические тёмные брюки с остро отглаженными стрелками и белая майка, из тех, что воспитанные мальчики носят под сорочками. Её даже заправили за пояс, но торс, который она обтягивала, мог принадлежать, скорее, очень плохому мальчику.

Особую пикантность ситуации придавало опять-таки освещение. Тело незнакомца вплоть до шеи освещал торшер, а лицо скрывала темнота.

Так бывает, когда на границе света и тьмы человеческий глаз даёт слабину, и эти противоположности воспринимаются ярче, чем есть на самом деле. Вот и я не могла разглядеть черты незнакомца. Незаконченность образа раздражала и разжигала интерес одновременно.

— З-здравствуйте, — это всё, что я смогла произнести.