Брокен-Харбор

— Я сохраняла спокойствие. «Все хорошо, солнышко, — сказала я. — Я знаю, что ты старалась. Мама все исправит. Засыпай, а я посижу с тобой, чтобы зверь тебя не цапнул, ладно?» Я открыла ее гардероб и заглянула во все углы, чтобы она видела, что там никого нет. Я сложила ее вещи обратно в рюкзак, выключила светильник и села на кровать, взяв Эмму за руку. Она то и дело открывала глаза, чтобы проверить, рядом ли я, но после истерики она совсем выбилась из сил и в конце концов заснула. Тогда я взяла рисунок и пошла вниз к Пэту. Он сидел на полу в кухне. Дверца шкафа была открыта — того шкафа, в задней стенке которого он проделал дыру, — и Пэт присел перед ним, словно огромный зверь, готовый к прыжку. Одну руку он положил на полку, а в другой держал серебряную вазу — подарок от моей бабушки. Раньше ваза стояла на подоконнике у нас в спальне, я ставила в нее розовые розы, такие же, как в моем букете невесты, чтобы они напоминали нам о дне свадьбы… Пэт держал вазу за горлышко, словно собирался кого-то ею ударить. А на полу рядом с ним лежал нож, очень острый кухонный нож — один из тех, которые мы купили, когда еще готовили по рецептам Гордона Рамзи… Я спросила: «Что ты делаешь

?» А Пэт мне: «Заткнись. Слушай». Я прислушалась, но ничего не услышала — потому что там ничего не было! Я так и сказала: «Никого там нет». Пэт засмеялся — на меня он даже не взглянул, все таращился внутрь шкафа. И он сказал, он сказал: «Он хочет, чтобы ты так думала. Он прямо там, за стеной, я его слышу, и если ты заткнешься хоть на секунду, то тоже услышишь. Он хитрый: сидит тихонько, но едва я соберусь сдаться, быстро скребет когтями, просто чтобы я не расслаблялся, смеется надо мной. Ну и похер, я умнее его, я всегда на шаг впереди. Да, у него есть план, но у меня он тоже есть. Меня не проведешь, я готов к бою». Я ему: «Ты о чем?» — а Пэт наклоняется в мою сторону и практически шепчет, словно эта тварь может его понять:

«Я наконец догадался, чего он хочет. Ему нужен я; ты с детьми тоже, ему подавай нас всех, но прежде всего — меня. Неудивительно, что раньше я не мог поймать его на долбаное арахисовое масло и гамбургер. Ну, вот он я. Давай, сволочь, выходи!» Он вроде как манит

кого-то из дыры, будто вызывает на драку. А потом говорит: «Зверь меня чует, я так близко, что он практически ощущает мой вкус, и это сводит его с ума. Да, он хитер и осторожен, но рано или поздно — нет, рано, с минуты на минуту, я это чувствую — желание в нем возьмет верх над осторожностью. Зверь потеряет контроль над собой, высунется, чтобы оттяпать мне руку, и тут-то я его схвачу и — бах! бах! бах! ну что, тварюга, теперь ты уже не такой хитрый, да?..»

При воспоминании об этом Дженни застрясло.

— Лицо у него багровое, лоб потный, глаза чуть ли не вылезают из орбит — он все стучал и стучал вазой, как если бы бил кого-то. Он был похож на сумасшедшего. Я закричала, чтобы он заткнулся. «Прекрати! С меня хватит! Вот, посмотри, посмотри…» Я сунула это ему под нос. — Дженни обеими руками вдавливала рисунок в одеяло. — Я старалась не слишком шуметь, чтобы не разбудить детей — нельзя, чтобы они видели папу в таком состоянии, — но, похоже, мне удалось-таки привлечь внимание Пэта. Он перестал размахивать вазой, схватил рисунок, хорошенько разглядел его и говорит: «Ну и что?» Я сказала: «Это рисунок Эммы. Она нарисовала его в школе». Но он все смотрел на меня с таким видом, типа: а что такого? Я хотела наорать на него. Вообще-то мы никогда не скандалим, мы не такие… не были такими. Но он просто сидит на корточках и смотрит как ни в чем не бывало, и от этого я… Мне даже смотреть на него было противно. Я опустилась на колени рядом с ним и говорю: «Пэт, послушай. Ты должен меня выслушать. Сейчас же прекрати. Там никого нет — и никогда не было. До утра, до того, как проснутся дети, ты заделаешь все эти проклятые дыры, а я отнесу на пляж чертовы мониторы и утоплю в море. Потом мы забудем про всю эту историю и никогда-никогда не будем ее вспоминать». И, честное слово, мне показалось, что я до него достучалась. Пэт положил вазу, вытащил из шкафа руку-приманку, взял меня за руки, и я подумала… — Дженни быстро вздохнула, содрогнувшись всем телом. — Его руки были такие теплые, такие сильные — как всегда, с самого детства. Он смотрел прямо на меня — и снова стал похож на прежнего Пэта. В ту секунду мне показалось, что все позади, что сейчас Пэт крепко меня обнимет, потом мы придумаем, как заделать дыры, а потом вместе ляжем спать. А в один прекрасный день, состарившись, посмеемся над всей этой безумной историей. Честное слово, я так и подумала.

Боль в ее голосе была так глубока, что мне пришлось отвернуться — я испугался, что она разверзнется передо мной, непроглядная черная бездна, уходящая к самому центру Земли. Пузырьки краски на кремовой стене. Красные ветви, скребущие в окно.