«— Где пацан твой? — вопросил прокуренный грубый голос. Фернандо…
— Нет пацана больше, — фу, это Гуэрино! — Он сам выбрал смерть. Доном мафии захотеть не стал, был сладеньким-добреньким-хорошеньким героем и волонтером… Кёртис весь в свою мать, слабый и ни на что не годящийся. Уверен, вырос бы шизиком, как его древний дурацкий дед.
— Ну, зато нам теперь никто не помешает. Ни твой сын, ни правосудие, ни власть. Ты прямо отец этого гнилого города!»
А что в семьдесят восьмом?
«— Милли, что это ты принёс? — взволнованно вопросил женский голос.
— Это, милая Агата, могильная земля с Ивы! Я изучал это место два года и понял, что оно тоже сыграет роль в создании противоядия! — Милтон!
— Ох, у Ивы кто-то похоронен? И… не опасно брать материал со столь мертвого места, Милли?
— Плита уж вся заросла. Там похоронен… Вай… Ви… неважно, это совсем неважно! Главное, что скоро я спасу вас! Это самое главное!»
Нет, надо немного раньше… Та-а-к, аккуратные двери, малахитовые…
«— Вы погубили мою дочь, — говорил неизвестный мужчина.
— Что?! Да как вы смеете обвинять меня?! — чертов Сай. — Наоборот, я пробудил в ней горячую любовь и верность! А этот Ризольд…
— Она была воплощением любви и верности с самого рождения! Уверен, именно ей завещала наша прапрабабушка спасти Броквен… Она была особенной и без вас!»
Нет, надо совсем-совсем раньше! Надо разобраться. Почва, почва, милая, расскажи воспоминания восемнадцатого века! О, вот эти обросшие двери. Узнаю теперь лианы и цветы. 1770… 1756… 1729…
Вдруг мне в уши полились потоки до боли знакомых голосов. Они были очень громкими и звонкими, правда, часто обрывались. Но все равно я могла слышать радостные возгласы, пьяные смешки, куча улыбок, возбуждения и вдохновения… основателей.
«— Значит, здесь мы воздвигнем каменных нимф! О, а в квартале Хосприл можно принимать приезжих!»
От этого сладкого голоса немного болели уши.
«— Старик, ты чертова улитка! Дай хотя бы попью…
— Осторожней, друг мой несмышлёный, это кислота!»
Послышался заливистый бархатный смех и ругательства на итальянском.
«— Понимаешь, Мистфи, люди не обращают внимания на твои заикания, потому что они мудры. Уверен, в Виллоулене будут самые умные горожане…»
Кто-то курил трубку…
А потом я услышала разговор Сабо и Чарлоутт. Их фразы стали особенно плохо слышны, каждое слово напоминало оглашающий всплеск, долго не покидающий храм и отдающийся гулким эхом…
«Будет витать в умах веками…»
«То, что объединяет город…»
«То, что невозможно будет забыть…»
«Её никто не сможет заточить в кандалы…»
«И не сожжёт…»
«Песнь…»
«ПЕСНЬ».
Это короткое слово все голоса до единого резко вскрикнули, я чуть не оглохла от этого громогласного крика. Казалось, перепонки уже разорвались, а звон в ушах станет вечным.
Я начала охать и ахать, отвлекаясь от медитации и слезливо прося Юлу и Улу о помощи. О концентрации уже никакой речи и не шло, я снова напрягалась и перестала смотреть в одну точку.
А пока вытаскивала руки из почвы, успела услышать последние фразы:
«Что, по-твоему, должна содержать главная песнь города, которая будет жить в памяти людей вечно, Сабо?