БронеМашина времени

Господи, сколько раз это уже было! Ночью якобы тайно переходим «линию отчуждения», а там нас уже ждут — разоружают и за колючку «фильтрационного лагеря». Нам же не положено помогать официально (Лондонские соглашения, мать их так), вот и обходятся с нами, словно мы расходный материал вроде дров или снарядов… Короче, просидим в лагере недели две, впроголодь и при жестком медицинском контроле — мы же из «предполья», а значит, заразные. Поэтому лагерный персонал с нами без противогазов (пардон, без респираторов, но не один ли хрен?) не общается. Наколют прививками, и ходишь как лунатик, голова дурная, руки и задница болят, а тут еще «личные проверки». В СССР особистов и прочих дармоедов до сих пор сверх комплекта — любят часами допрашивать, записывать, проверять… Когда-то я хотел было плюнуть на все и вернуть себе, так сказать, «советское гражданство». Оказалось — фигушки! В ДМЗ, согласно международным соглашениям, ничьих войск нет, а все, кто там обитает, числятся беженцами по линии ООН. А Москве на весь ООН чихать с колокольни Ивана Великого. В СССР уже давно ввели новые паспорта и ужесточили режим проживания, а значит, клиентам вроде меня туда хода нет. То есть не совсем, конечно, нет, но… Если захочешь стать обратно гражданином СССР — пишешь заявление, и тебя сажают уже не в «фильтрационный», а в «проверочный» лагерь, на полгода минимум. Причем в этом лагере не просто сидят, а вкалывают на самой грязной и вредной работе вроде дезактивации зараженных территорий, разборки руин или рытья котлованов. И проверка может кончиться плохо, особенно для таких, как я, у кого на территории нынешнего СССР не осталось ни одного родственника, «способного удостоверить вашу личность». Собственно, со мной могут поступить еще хуже — на всех командиров АКС, до отделенного уровня включительно, ООН давным-давно выписала ордера на арест. Не исключено, что в чем-то мы и виноваты, раз не берем пленных и иной раз кончаем женщин и детей первыми в воспитательных целях… Конечно, «у советских собственная гордость», но тут все зависит от политики. А значит, любого из нас могут запросто обменять — на партию одноразовых шприцов, компьютеров или, к примеру, на провалившегося шпиона. Одним словом, базарная лотерея… Но, даже если меня и «натурализуют», мне придется идти дослуживать — я ведь в СА до начала заварушки прослужил меньше года. А это значит — опять в старшие сержанты, тянуть ногу на плацу, слушать вопли идиотов-прапорщиков и сказки зажравшихся пузатых уродов-замполитов про светлое будущее, хотя всем давно известно, что коммунизма не будет, а если у таких, как я, и было в жизни что-то хорошее, так это прошлое, а не будущее. И служить могут отправить на галицийскую или польскую границу, где бандеровцы и паны-жолнеры поступают с пленными москалями хуже, чем в импортных фильмах ужасов… Я вздохнул и плюнул на дорогу. БМП шла довольно плавно. Справа тянулась железнодорожная насыпь, проваленная во многих местах попаданиями снарядов и авиабомб, под откосом виднелись смятые давними взрывами остовы цистерн, слетевших с полотна. Вкривь и вкось торчали разбитые шпалы, гнутые рельсы и ржавые столбы с оборванными проводами… Пейзаж был более чем привычный, и навстречу не попалось ни одной машины или пешехода. Мертвые здесь места, нехорошие.

По обочинам валялись заржавленные рамы сгоревших автомобилей, среди которых выделялись лежащий на боку остов гусеничного трактора ДТ-75 и дырявый бронекорпус БТР-60. Слева, на горке, открылись руины деревни Сахароусольское. Лязгнул башенный люк «бэхи», и на свет божий высунулся башенный стрелок Петька Водогреев.

— Подъезжаем, командир, — доложил он.

— Сам вижу, — ответил я. — Давайте к мосту.