Броненосец "Адмирал Ушаков" (Его путь и гибель)

Кроме того, через 20 минут после начала боя было разбито правое носовое 120-мм орудие, а после нескольких последовательно попадавших в батарею неприятельских снарядов взорвались три беседки с 120-мм патронами, из-за чего начался сильный пожар. Этими же снарядами и взрывом беседок были произведены большие разрушения на правом борту батареи. Да и левый был весь завален кусками и обломками от разбитой динамомашины и развороченного камбуза. Местами попадались залитые кровью и изуродованные до неузнаваемости трупы убитых матросов.

Через полчаса стрельбы огонь обоих неприятельских крейсеров уже по сильно подбитому “Ушакову” был ужасен по своим результатам. Кроме пожара, в батарее от взрыва снаряда в жилой палубе загорелась обшивка борта и рундуки с командными вещами.

К концу получасового боя наш броненосец получил следующие повреждения: 8-дюймовый снаряд произвел большую пробоину по ватерлинии под носовой башней. Несколько менее значительных пробоин зияло по всему борту. И, наконец, огромная пробоина в борту была под кают-компанией от снаряда, взрыв которого был огромен по своей силе. После этих разрушений “Ушаков” накренился на правый борт так сильно, что стрельба из башен стала недействительна из-за уменьшения дальности, а затем и полной невозможности вращать их против крена.

При таких условиях командир, видя бесполезность дальнейшей стрельбы и использовав всю боевую возможность своего корабля, приказал затопить броненосец. На корабле открыли кингстоны, затопили бомбовые погреба и подорвали трубу циркуляционной помпы в машинном отделении и приказали людям выходить наверх и бросаться за борт.

Все наши шлюпки оказались разбиты. Но вдобавок к матрацам и пробковым поясам могли служить присланные на нашу эскадру во время стоянки в Джибути большие спасательные круги, подымавшие на себя до тридцати человек. Повреждения “Ушакова” от снарядов неприятеля, не прекращавшего огня, несмотря на нашу очевидную беспомощность, были настолько велики, что броненосец погиб бы и без принятия перечисленных выше мер. Но открытие кингстонов сильно ускорило его конец.

Вплоть до прекращения огня стояли на площадке у дальномеров мичманы Сипягин и Транзе с помогавшими им сигнальщиками, и прямо удивляться надо, как спас их Господь среди вихря проносившихся вокруг осколков. Едва я успел крикнуть дальномерщикам, что они больше не нужны и чтобы уходили вниз, как снаряд, разорвавшийся у основания боевой рубки, вдребезги разбил оба дальномера, снес стоявший на марсе пулемет и убил последнего из спускавшихся с площадки сигнальщика Плаксина, тело которого кровавой массой упало на мостик, около самой рубки. Когда почти вся команда была в воде, на мостик пришел старший офицер доложить командиру о том, что вода быстро прибывает и что “Ушаков” сейчас перевернется.

Никогда не забуду я спокойствия и полного самообладания, с каким держал себя в это время А. А. Мусатов. В кителе, с надетой поверх портупеей, с револьвером на боку, самым невозмутимым голосом отдавал он с мостика какие-то приказания плававшей за бортом команде и затем также спокойно доложил командиру о положении корабля. В это время в рубке кроме командира находились наш старший штурман и я.

Простившись со всеми, я снял сапоги и тужурку, пробежал под свист осколков по мостику и, миновав несколько изуродованных трупов, благополучно спустился на ют. Здесь у кормовой башни в последний раз увидел я своего товарища Бориса Константиновича Жданова, погибшего с кораблем, и, как мы, все его сослуживцы, думаем, погибшего по своей воле. В это время снова раздался страшный взрыв снаряда у кормовой башни, и "Ушаков" начал крениться еще быстрее.

Спустившись за борт, я с огромными усилиями отплыл от гибнувшего броненосца, точно притягивавшего меня к себе. Минуты через три после этого избитый корабль лег на правый борт, перевернулся кверху килем, а затем вниз кормой пошел ко дну под крики "ура" плавающей вокруг команды. И пока не скрылось под водой острие тарана, японцы ожесточенно добивали своего врага, гордо отвергшего их позорное предложение о сдаче.

Это ожесточение в последние минуты можно объяснить тем, что пропала надежда на привод в Японию лишнего трофея, в получении которого никто на крейсерах, как говорили потом нам офицеры, после сдачи Небогатова не сомневался.

И не удивительно, что видя перед собой до конца развевающийся Андреевский флаг, японцы старались выместить злобу на виновниках своей неудачи, осыпая беспомощно плавающих в воде людей жестокой шрапнелью, для чего крейсера, приблизились до 40 кабельтовых. И очень много страшных сцен разыгралось на воде за эти последние минуты.