Владимир Фиалковский

Броненосец Печёнкин

Посвящается бывшим и настоящим гидрометаллургам.

Вадик Печенкин слыл отчаянным несуном, но не дай вам бог было сказать такое в лицо великому труженику. Вы рисковали получить в ответ реакцию в диапазоне от ледяной презрительной усмешки до вполне натурального (как филе лосося, хотя при чем здесь лосось?) удара-шлепка в лицо. Все зависело от вашей комплекции и настроения Вадика в этот момент. Вадик работал в цехе электролиза никеля, обслуживал ванны в составе звена из четырех человек. Правда, ограничивал свою деятельность подготовкой основ для наращивания никеля и помогал коллегам на выгрузке никелевых катодов, и из шести часов рабочего времени, как минимум, два посвящал собственному «бизнесу».

Излюбленным местом Вадика был участок подготовки никелевых основ, от которых оставались обрезки, похожие на фольгу, только гораздо плотнее. Их-то Вадик и приходовал ежедневно. В укромном уголке, скрытом от посторонних глаз, он без устали колотил по обрезкам десятикилограммовой медной штангой, как можно плотнее уминая их в плотные тяжеленные брикеты. Эти брикеты он аккуратно складывал, накрывал тканью от диафрагм и раскачивающейся медвежьей походкой ковылял на кривых, голенастых как у деревенского петуха, лапах за новой партией матовой обрези.

Домашние знали о источнике их существования и всячески (морально, конечно) поддерживали кормильца. Молодая жена давно забросила профессию продавца дешевой китайской дряни на местном рынке и предпочитала заниматься детьми: водила семилетнюю дочку на кружки рисования и лепки (из нее должен был получиться Микеланджело, не меньше), а четырехлетнего сына в детский сад. Ему еще только предстояло познать радость многочисленных развивающих секций и кружков, но он пока об этом не знал. Дома Вадик ощущал покой, уют, и всячески старался их не потерять и даже усилить. Поэтому уносил из родного цеха никеля все больше и больше. Чтобы мужу было комфортнее, супруга разработала и сшила из прочной ткани сооружения, похожие на патронташ или армейский подсумок. Хитроумные устройства под завязку забивались никелем, и все это крепилось под одежду на голые живот, бедра, спину, голени.

В тот памятный день, о котором и пойдет речь, Вадик готовился к ночной смене: хрустел чипсами в несуразном с перекошенной спинке кресле из плюша, смотрел телевизор с диагональю во всю стену. Дети знали, что кресло-квазимодо таило в себе несметные богатства. В его щелях они находили соленый арахис, кусочки шоколада и даже куски копченых куриных крыльев. Огромный телевизор, — а Вадик считал, что заслуживает самого лучшего, — радовал четкостью изображения, если смотреть метров за восемь или десять. Вадик геройски терпел основное преимущество дорогого устройства, особенно, во время футбольных матчей, когда от резких перемещений игроков по экрану трещал жирный пенек, соединявший на редкость маленькую голову с мощным туловищем. Любимая домашняя футболка Вадика презирала и отвергала домогательства стиральной машины, впитав аромат борщей, сок хинкали, жир бараньих чресл. Голодная смерть семье Вадика не грозила, ибо футболку всегда можно было отварить, получив густой навар, сродни студню, и кормиться им пару недель точно.

Без пяти одиннадцать вечера Вадик выдвинулся на автобусную остановку. Недолго ему оставалось до исполнения заветной мечты. Через пару месяцев, если он правильно подсчитал, он купит огромный внедорожник, и вся семья отправится месить привычную грязь бездорожья родного края. Дребезжащий автобус с уже прилагающейся нижней платформой и заиндевевшими от человеческого дыхания внутри и жестокой зимы снаружи окнами доставил Вадика и большую часть смены к желто-грязному зданию административно-бытового комплекса. В прошлом году, в первый день после затяжного двухмесячного отпуска, Вадик так же вышел из автобуса, и от вида до боли знакомых производственных пейзажей его скоропостижно вырвало еще сочинским хачапури по-аджарски прямо на одну из родных заводских стен.