С Ганькой Михаил встречался только один раз, когда приходил на допрос. Запомнил ли его Мясников? Должен был, конечно, однако Михаил уже тогда распознал суть этого человека — самоупоение. На допросе Ганька наслаждался тем, что приговорил Великого князя к смерти, а князь, дурачок, ни о чём и не подозревает. Ганька искал в собеседнике отсвет своей значительности. Сам по себе князь Михаил его не интересовал: он ведь покойник, его нет.
Ганька нагло усмехнулся:
— Вот ведь как, мадмазель, жизнь-то вывернула. Была ты дочь мильёнера, а ныне за матроснёй миски моешь. Такая уж диалектика, учись на будующее!
Катя не отвечала, сжимая губы. Она отвела взгляд от физиономии Ганьки — и встретилась глазами с Михаилом. И тотчас вспыхнула.
Зачем Великий князь выбрался из убежища? Ответ Кате был ясен. Она — свидетель Ганькиного провала, и для Ганьки, наверное, это нестерпимо. Если Ганька арестует её, то князь выдаст себя чекистам, чтобы Катю отпустили.
Михаил молча смотрел на горящее лицо Кати. Похоже, по неопытности сердца Катя решила, что он готов пожертвовать собой ради своих чувств к ней. Милая девушка, она ошибалась. Она сама влюбилась в того, кого спасала, — как люди влюбляются в тех, кому сделали добро. А он только уступал, чтобы не обижать неблагодарностью. Его ждала Наташа, княгиня Брасова, ждал сын Георгий. Михаил никогда не переставал тихо помнить о них. Но сейчас он был в долгу у Якутовых, отца и дочери. А порядочные люди платят долги.
— Лады, капитан. — Ганька панибратски похлопал Нерехтина по плечу. — Вся ответственность за девку — на тебе. Шальнёт — обоих расстреляю.
Михаил понял, что встревожился напрасно. Мясникову приятнее было оставить Катю во флотилии. Дочь знаменитого пароходчика служила Ганьке живым напоминанием о его власти. Власть — вот что тешило душу Мясникова.
Жажду власти Михаил презирал. Мясников, человек из низов, наверное, думал, что власть состоит из почестей и возможностей. Но Михаил побывал у самой вершины и знал, что подлинная власть слагается из неизбывного страха сорваться вниз и подневольных решений, за которые потом стыдно. Власть — это всегда уступка тому царедворцу, который ближе и душит сильнее. А кто они, царедворцы? Интриганы и мошенники, идиоты и мистики, алкоголики и кокаинисты, педерасты и психопаты. И даже лучшие из них, те, кто ещё сохранил разум или совесть, были так изъедены своими грехами и пороками, так повязаны благодетелями, что ничего не могли сделать. Никакого величия власти на самом деле не существовало. И рваться к власти мог только тот, кто в душе раб. Рабам там и вправду было хорошо. Много хозяев, выбирай любого.
Он, Великий князь Михаил, отказался от престола дважды. Второй раз — в марте 1917-го. А первый раз — в октябре 1894-го, в Ливадии, когда умер отец. Мама плакала, не желая, чтобы на трон взошёл Ники, хоть и добродушный, но глупый и безвольный. Мама предчувствовала беду. А ему, Мише, тогда было шестнадцать, и он хотел свободы. Миновало много лет, он и терял, и обретал, но сохранил отвращение к власти, потому что в жизни либо ты — либо власть.
Довольный собой, Ганька направился к лесенке на крышу надстройки.
— За мной, капитан, — бросил он Нерехтину. — Готовься к рейду на Галёво.
Михаил отодвинулся в тень, едва не натолкнувшись на Сеньку Рябухина.
— Отцепился — вот и слава богу! — бескорыстно радовался Сенька.
Катя почти прошла мимо князя Михаила, но замедлила шаг. Не поднимая головы, она взяла князя за руку своей ледяной рукой и крепко сжала.
14
Нерехтин разглядывал «Русло» в бинокль: ну и дела, это же «Орёл»! Ему же под семьдесят лет!.. Когда-то «Орёл» считался самым сильным буксиром на Волге — значит, и в России, и капитаном на нём был балтийский шкипер Альфонс Зевеке. Потом Зевеке основал собственное пароходство и перевернул всю жизнь на российских реках; по примеру Американских Штатов он затеял строить двухпалубные пароходы. Свой первый двухпалубник он так и назвал — «Переворот». Два года назад Нерехтин видел заброшенный «Переворот» на берегу в Жуковском затоне. А вот «Орёл» ещё работал, хотя и поменял имя. Но знатока этим не обмануть. Пароходы — они как люди, облик их неповторим, и опытный речник узнает судно даже по дыму, по гудку и по пенному следу.
Потеряв десант, самолюбивый Ганька тотчас отправил против «Русла» бронепароход «Урицкий». «Карла Маркса», ушедшего в Пермь, Ганька решил не ждать: «Урицкий» и сам укротит врага, у него две пушки, а на «Русле» — только одна. Воткинские же «чебаки», похоже, понадеялись развить успех и выслали «Русло» в погоню за побитым «Соликамском», чтобы атаковать флотилию красных врасплох. «Русло» и «Лёвшино» встретились возле трёх заросших тальником островов — Нижнего, Среднего и Верхнего Лемехов.
«Русло» виднелся в створе возле охвостья Нижнего Лемеха: маленький, как щепочка, и с пёрышком дыма. Над Камой в синеве, сияя краями, тихо плыли крутобокие облака, по плоскости реки ползли их прозрачные тени.
— Что делать? — спросил Нерехтин. Его никогда не учили воевать.
Жужгов только что вернулся от артиллеристов носовой полубашни.