Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов

В неразберихе Игумнов успел схлопотать по челюсти — такое случалось с ним нечасто — честь эту, не разобравшись в обстановке, оказал ему лично Джон.

— Не пожалеешь потом? — Руки Игумнова были заняты.

Катала отвел глаза.

— Едем! — Игумнов захопнул за собой дверцу.

Выбравшись из толпы, покатили просторным Проспектом Калинина.

Первым делом в машине Игумнов предпочел разобраться с Джоном.

— За мной вроде должок… А?

Каталы в машине молчали.

Игумнов выдернул у Цуканова свернутую трубкой «Правду», с оттяжкой протянул каталу по лицу.

— Живи и помни, Джон! И скажи, если это — несправедливо!

Разговор продолжил в отделе.

На инструктаж в Ленинскую комнату ни он, ни Качан с Цукановым больше не вернулись.

— Как живешь, Джон?

— Ничего вроде…

К самому Джону претензий не было.

Игумнов был вроде с ним по корешам — металлический ряд в его рту блеснул тускло. По–блатному. Игумнову нужны были его кенты — Эдик и Муса…

— Почему по повесткам не являетесь?

Катала разыграл изумление.

— По каким, начальник? Мне никаких повесток не было.

Игумном аппелировал к Качану и Цуканову, сидевшим тут же, в его кабинете.

— Следователь отправила им гору повесток… А он и в ус не дует… «Какие повестки?!»

Качан и Цуканов издевательски разыграли изумление:

— Только подумайте! Вот люди…

Игумнов вернулся к Джону.

— Выходит, и не знаешь, что ты свидетель, что тебя допросили и ты дал показания…

— Почему? Я помню. Но…

Игумнов посетовал:

— Не хочет являться и ничего с ним не сделаешь! Пусть садиста выпускают на свободу, пусть тот продолжает убивать… Джона вызывают. Но на ментов Джон положил… Он покупает их на Арбате пачками. Так?

— Почему?! — Катала оглянулся на Качана и Цуканова. Они сидели вокруг, близко сдвинув стулья.

Игумнова уже тащило:

— Смотри! Вот, что собственноручно пишет убийца, которого вы отмазывете. — Он взял копию протокола со стола. — «… Остальных убитых нами женщин мне жалко, но эту — жену прапорщика — можно было бы удушить еще раз…» А эта жена прапорщика — мать двух малолетних детей. Она умоляла оставить ей жизнь…

— Понимаю, начальник…

— Да кто он такой, скотина, чтобы судить, кому жить, кому умирать…

— Я понимаю.

— Понимаешь, да не все. Я поклялся. Если прокуратура убийцу освободит, я его лично уничтожу…

— Давай поедем в прокуратуру, начальник, — Джона не прельщала перспектива оказаться между прокурорско–милицейскими жерновами.

— Теперь–то ты поедешь. Мы тебя отвезем, а как же с Мусой и Эдиком? Где они? — Игумнов переставил стул ближе, сел рядом с каталой.

— Про них не знаю! Клянусь!

Джон предпочел бы, чтобы мент разоваривал с ним через стол. Одно дело — отбиваться от ментов на улице и совсем другое остаться потом против них же один на один у них в кабинетах…

— Может, сведешь нас с Эдиком и Мусой?

— Я не знаю, где они, начальник! Они теперь редко появляются… Катала заговорил искреннее, это сразу стало заметно. — Я сам их не вижу.

— А чем занимаются?

— Кого–то охраняют…

— Кого?

Джон помялся.

— Я слышал — хозяина кафе.

— Мне нужно только, чтобы они явились по повесткам и подтвердили свои показания. Понял? Я не хочу, чтобы убийца гулял на свободе. Как называется кафе?

— Не знаю.

— Где оно?

— На Арбате.

— Хозяин–кавказец?

— Ну!

— А зовут?

— Сергей, вроде, — катала спохватился: он и так сказал слишком много. — Все, Игумнов, больше не спрашивай. У него там в кафе своя крыша. Тоже менты…

ДЖАБАРОВА

— Люся! Джабарова! Там к тебе… — В дверь кабинета просунулся молоденький старлей из милиционеров, несших охрану " Аленького цветочка». Девушка… Эта из ансамбля. С ней трое. Они насчет Сергея…

Люська сразу догадалась:

" Нинка–стриптизерша! Разыскивает Джабарова…

Ее фиктивный супругон же хозяин кафе исчез неожиданно, не оставив никому никаких указаний на время отсутствия.

Дела в " Аленьком цветочке» тем временм шли своим чередом. В бригаде никто ничего не понимал: исчезновению мафиози произошло внезапно, тому не предшествовало ни угроз, ни разборок…

— Привет, Люся… — Стриптизерша уже входила.

Находящуюся на сносях несовершеннолетнюю подругу мафиози сопровождали молодые телохранители Джабарова — Иван и кавказцы, осевшие в Москве, коренастый, с усиками Эдик и неохватный, в куртке 68 размера, Муса. Пропорции торса и шеи выдавали в нем борца профессионала.

— Привет. Как себя чувствуешь?..

Нинка демонстировала тяжело проходящую беременность — в кресло садилась тяжело, широко расставив колени.

" Может и впрямь так…»

Джабаров был мужчина плодовитый — платил алименты на троих детей — в Махачкале и в Тбилиси.

Люська это знала, поэтому первым условием их отношений поставила отсутствие даже самого намека на близость — ей хватало забот со своими двумя отморозками.

Нинка, наконец ,села.

Иван — северянин, русак, приближенный Джабаровым из уголовников подошел к подоконнику, Муса и Эдик устроились на письменном столе.

— Сергей не появлялся?

Нинка не ответила, достала пачку сигарет " More». Закурила.

— Нет, так и не был.

Это был их второй визит.

Первый можно было считать чисто формальным — никто особенно не встревожился. Джабаров мог уехать, загулять, снова возникуть — также внезапно, как и исчезнуть, ничего никому не сказав.