Брошенные машины

Мы вышли на более тёмный участок дорожки, где людей почти не было. Прошли вдоль ряда закрытых сувенирных лавок. Таинственный глаз на ладони огромной руки над дверью гадательного салона как будто смотрел на меня сверху вниз. Линии жизни, любви и судьбы были подписаны. Один участок ладони почему-то назывался холмом Венеры.

— Вот он.

Тапело указала вперёд. И да, действительно. Там был Павлин. В тени сразу за кругом размытого жёлтого света фонаря. Только он был не один, а с каким-то мужчиной. Они разговаривали, и мне показалось, что это был очень серьёзный разговор.

— Это кто с ним? — спросила Хендерсон.

— Не знаю.

Они обнялись, Павлин и его собеседник. Крепко-крепко. Как два близких друга, которые встретились после долгой разлуки, а теперь им снова придётся расстаться. Потом они оторвались друг от друга. Павлин остался стоять на месте, а тот, другой, вышел на свет.

— Это водитель, — сказала Тапело.

— Что?

— Блядь, — сказала Хендерсон. — Что здесь происходит?

Это был шофёр лимузина. Он кивнул нам, улыбнулся и быстро поднялся по лестнице на бульвар.

Павлин подошёл к нам. Прошёл через мутный круг света — в своей широченной куртке, запахнутой на груди, в своей роскошной коричневой шляпе, с полей которой стекали капли дождя, — и подошёл к нам. То есть не к нам, а к Хендерсон.

— Бев, — сказал он. — Ты — единственная на свете. Таких, как ты, больше нет.

Но Хендерсон так легко не возьмёшь.

— И что вы тут делали с этим уродом? — спросила она.

— Да просто поговорили.

— О чём?

— О его пассажире. В общем, мы разобрались.

— И что?

— Ничего. Мы все решили.

— А это не связано с Билли? — спросила Тапело. — С Билли Бандитом?

— Говорю же, теперь они больше не будут нас доставать.

— Хорошо, — сказала Хендерсон. — Это радует.

— Ну что, может, поедем? — спросила Тапело.

— Да, — очень тихо сказал Павлин. — Господи. Как же мне надоел этот мир.

— Что тебе надоело?

— Это место. Пойдёмте.

Мы поднялись на набережную. Шофёра там не было. Красного лимузина — тоже. Город потихонечку засыпал или уже спал. Не спала только луна в тёмном небе. Она наблюдала за нами сквозь тонкую пелену облаков. Значит, мы уезжаем. Но куда мы поедем, вот в чём вопрос. Куда мы поедем отсюда…

— Как же холодно, господи, — сказал Павлин.

Мы уже дошли до переулка, где был вход в подземную стоянку. Но Павлин неожиданно встал на углу, как будто ему не хотелось туда идти.

— Что такое? — спросила Тапело.

— Я не могу…

— Да что с тобой?

— Ничего. Просто мне нужно…

Он запустил руку под куртку. Застонал, пошатнулся, привалился спиной к стене. Мы стояли у входа в маленький букинистический магазинчик. Сейчас магазин был закрыт, свет внутри не горел. Павлин стоял, привалившись к стене рядом с дверью, и прижимал обе руки к животу.

— Холодно… так холодно.

Я уже это видела. Раньше. Красная кирпичная стена, эти отметины на стене. Лицо Павлина, искажённое болью, которую он больше не мог скрывать. Сквозь пальцы, прижатые к животу, сочилась кровь. Он опять пошатнулся, замер на миг неподвижно и тяжело осел на землю, скользя спиной по стене.

— Эй, ты чего?

Хендерсон подбежала к нему. Упала на колени, резким рывком распахнула куртку. И там была рана. Темно-красное пятно. Тапело тихо всхлипнула. Как такое могло случиться? Почему? Блядь. Почему?

— Он не дышит.

— Что?

— Пожалуйста. Сделайте что-нибудь.

Хендерсон приложила ухо к груди Павлина. Замерла, прислушиваясь.

— Я ничего не слышу.

— Блин…

— Он же… — Тапело подошла ко мне, встала рядом. — Он же не умер, правда? — Её голос звучал так тихо, так тихо.

— Подгони машину.

Хендерсон стояла на коленях над телом Павлина. Прикасалась к нему, просто касалась руками и все; что-то шептала ему. Называла его по имени. У него было имя.

— Джон? Джонни…

— Он точно не дышит? — спросила я. — Точно?

— Сейчас, у меня тут…

— Тапело, подгони машину.

— Вот, попробуй.

Девочка достала из сумки складное зеркальце.

* * *

Складное зеркальце, такая дурацкая вещь. Плоская коробочка из зелёной пластмассы с потёртым логотипом косметической фирмы. И там внутри — зеркало, все испещрённое чёрными точками. Оно маленькое, очень маленькое. Лицо не поместится в нём целиком. Больное зеркало. Его можно приставить к губам человека, лежащего на земле, подержать пару секунд, а потом посмотреть, посмотреть очень внимательно; и там будет туманное пятнышко, призрачная тень дыхания, единственный истинный признак жизни, единственное подтверждение жизни.

5

Едем, мы снова едем. Медленно катимся сквозь темноту, и дождь липнет к стёклам, и ветер давит на лобовое стекло, как будто хочет нас остановить. Я уже не понимаю, где мы. Отрезок шоссе, протянувшийся вдаль. Без единого фонаря. Просто дорога. Любая. Одна из многих. И все дороги — пустынны, все безутешны. Я то засыпаю, то вновь просыпаюсь.

Засыпаю и вновь просыпаюсь, свернувшись на заднем сиденье. Засыпаю и просыпаюсь. Капли дождя бьются о целлофан. И каждый раз у меня перед глазами встаёт все та же картина, в разъёме между явью и сном. Лицо ребёнка, покрытое словами. В чёрных струйках чернил. Оно шевелится под остриём моего пера. Ему ещё лишь предстоит обрести форму.