Брундизий

Брундизий кипел жизнью портового города. На улицах много народа, шум, гам, крики зазывал из многочисленных лавок, ржание лошадей, брань торговок и вкрадчивые голоса простибул* разных мастей и цены. Городской шум, в который я с радостью иногда окунался после недель и месяцев службы. Одеты люди были в основном просто, всё — таки провинциальный портовый городок, вот и публика была плебейская: матросы, крестьяне, мелкие торговцы и прочий простой люд.

Из толпы я не выделялся: простая солдатская туника из грубой шерстяной ткани коричневого цвета, солдатские калиги*, кожаный пояс, кинжал в ножнах, кошель с деньгами да выходной платок из нежнейшей шерсти бледно — зелёного цвета. На руках — солдатские наручи. Так были одеты многие вокруг, единственно, что могло выдать меня, как солдата, так это богато и с любовью украшенный серебрянными насечками и бляшками ножны моего кинжала и видавшие виды калиги. Да короткая стрижка.

Соблазнов в городе была тьма — от бань до лупинариев*, но это потом, сначала нужно решить вопросы с документами.

Магистратуру я нашёл без труда, спросив пару раз о дороге к нему у торговцев: город был небольшой, и где сидят отцы города знали все.

В магистратуре нашёл приёмную префекта, немного потоптался в очереди посетителей и, наконец, попал на приём. Префект — немолодой уже мужчина, сидел за столом, заваленным различными свитками и читал какое-то письмо на письменной табличке.

Поднял на меня глаза, когда я подошёл с к столу и махнул рукой на стул: присаживайся, мол.

Я молча сел, осмотревшись вокруг: недалеко от префекта за огромным столом сидел по- видимому секретарь, и что-то писал на пергаменте. Бумаг на столе у него было много, но, в отличие от стола префекта, они были аккуратно разложены по отдельным стопкам. У двери зевал от духоты солдат, вооруженный мечом.

— Ну, что там там у тебя, солдат? — спросил префект едва глянув на меня. Намётанный глаз у старика, видно много прошёл военных дорог в своё время.

— Аве, префект! Я Луций Корнелий Апр, пришёл со службы домой.

Префект внимательно прочитал мои документы и уже мягче посмотрел на меня:

— Где живёшь?

— Вилла Ориенталия, в ста стадиях от Брундизия, на побережье.

— Знаю, знаю. И отца твоего я знал — доводилось бывать в тех краях. Чем заниматься будешь, определился уже?

— Да, в принципе, выбора — то особого и нет: хозяйство, поля, виноградник.

— Земли хватает?

— Да.

— Рабы есть?

— Нет. Есть две семьи вольноотпущенников — ещё отец их отпустил, а они и остались у нас на хозяйстве.

— Понятно. А на службу не хочешь?

— Куда?

— В город, к вигилам*. Жалованье хорошее, всегда сыт будешь да и вкалывать, как на вилле не нужно.

— Нет, дома буду работать.

— Ну, смотри. Если надумаешь — приходи. Женат, кстати?

— Нет, пока. Но конубий у меня есть

— Видел. Ну, это дело приятное для отставника. Слушай, а у меня к тебе есть предложение, деловое.

— Слушаю — я слегка напрягся: не хотелось мне опять впрягаться в дела служебные.

Префект сдвинул бумаги на столе и развернул карту.

— Сейчас посмотрим. Ага, вот твоя Ориенталия, вот твоя земля… Так… Смотри — твой участок граничит с муниципальными землями, впрочем, это больше прибрежная полоса, вот до этих предгорий, видишь? Здесь и угодья не разместишь — сплошной песок. А вот пинии* здесь расти будут прекрасно. Лес, видишь ли, солдат, крайне важен для нас, сам понимаешь — строительство кораблей, дело государственной важности. Так вот, давай я выделю тебе десять югеров* на побережье, да обеспечу ростками пиний, а ты своими людьми посадишь их, будешь присматривать за ними да охранять от поруба. А за это магистрат тебе денег будет выделять — триста денариев* в год, а через десять лет, когда сосны можно будет пустить в дело, мы заплатим ещё и дополнительно по денарию за каждое выращенное и сохранённое дерево — а это до тысячи динариев наберется. Ну, как тебе предложение? И деньги хорошие и работа повеселее, чем в поле работать от зари до зари.

— Нормальное предложение, спасибо! Я берусь — не раздумывая согласился я.

— Вот и молодец! Муж ты я вижу, серьёзный, служивый, вот и работай! Документы мы оформим и пришлём тебе вместе с ростками пинии, через недельку — другую. Сейчас подойди к Марку — вон, видишь, секретарь магистрата, все свои бумаги и оформишь. И ещё — ты заходи, если что, может, ещё какие предложения для тебя интересные будут.

Из магистрата я направился на рынок присмотреться к лошадям и оружию. А баню я оставил на финал моего путешествия по городу. Насчёт лупинария я не торопился — со службы у меня осталось недоверие к простибулам, это как проходном дворе — заразу подцепить на раз — два, недаром наш медикус вечно поучал нас, солдат, чтобы мы не рисковали, а держались утробы одной женщины — вот мы и держались, всем контубернием ходили к одной, проверенной годами подруге, и в походы её брали с собой в обоз, и платили ей за верность, и всё у нас было хорошо — и со здоровьем, и пар мужской выпускали, поэтому и служили без взысканий.