Бруски. Том 2

— Что ж прямо? Раз родить — то уж нельзя годить.

В темноте, в стороне от Кирилла и Захара, раздался сначала грохот бревен, затем отчаянный крик.

— Ну, вот тут и поедешь! Как же поедешь? — проговорил Кирилл и кинулся на крик.

5

Все это происходило, как в бреду.

Кирилл выскочил на берег, — вернее, его вытолкнул Захар Катаев, — прыгнул в машину, сел сам за руль, и машина понеслась, разрывая тьму ночи крыльями прожекторов.

— Ах, Стешка! Стешка, Стешка! Родная моя, — в такт бегу машины шептал Кирилл. — Нет, ты на меня не обидишься, не рассердишься… ты поймешь, я ведь не мог… никак не мог. — И он наддавал, наваливаясь на баранку руля.

И машина неслась. А когда они выскочили с проселочной дороги на шоссе и до строительной площадки осталось всего только километров сорок, Кирилл прибавил газу, и машина взвихрилась, шипя и отхаркиваясь, понеслась с головокружительной быстротой. Вот на свет выскочил заяц и поскакал впереди.

— Уйди! Паршивец!

Но машина уже смяла серого и рванулась вперед.

«Ну, черт с ним. Пропал зайчик».

А когда Кирилл вбежал в квартиру, то удивился тишине. И, снимая с себя плащ, он заметил, как у него задрожали пальцы на руках — мелко-мелко, точно перезябли.

«А-а-а, дрожите, — как обычно хотел он отшутиться и внутренне весь оледенел, окончательно перепугавшись мертвой тишины. — Может, уйти? Ведь я не выдержу… грохнусь. Сбежать, может? И почему в столовой столько белья? — не сходя с места, видя в открытую дверь разбросанное белье в столовой, подумал Кирилл. — Может, все же… уйти?» — Но он помимо своей воли шагнул и скрипом сапог нарушил тишину.

— Кто там? А-а-а, Кирилл. — Ему навстречу вышла Маша Сивашева в белом халате.

Кирилл не сразу узнал ее, ибо он в это время думал совсем не о ней, а о той, о другой, которую по-настоящему любил — крепко и весь. Он не узнал Маши Сивашевой еще и потому, что лицо у нее было не как всегда — веселое, улыбающееся, а пасмурное, усталое и потное.

— Долго, — устало сказала она. — Мучается. Не понимаешь? Шесть часов. Я все руки отмотала. — Она подняла кверху руки и стала складывать пальцы в кулак. — Мучается… Ах, я не знаю… не знаю, Кирилл, — ответила она на его вопросительный взгляд. — Не знаю. Ой, нет, нет, тебе туда нельзя. — Она загородила ему дорогу.

Но он грубо отстранил ее, распахнул дверь и вошел.

На диване лежала Стеша. Он увидел только ее вздутый живот. Весь исполосованный почерневшими жилками, живот казался горой. Стеша открыла глаза, и Кирилл уже больше не отрывался от этих глаз — огромных, испуганных.

— Кирюша… родной мой, — проговорила она еле слышно и обняла его за шею, притягивая к себе его пыльную голову.

И в это время снова начались потуги. Стеша даже не вскрикнула, она заскрипела зубами, все крепче и крепче сжимая шею Кирилла.

— Кричи! Кричи! — твердил он, приподнимая ее на своей шее. — Кричи…

И Стеша закричала. Она кричала раздирающе, как будто у нее, у живой, выдергивали ноги. Такой крик иногда слышал Кирилл на фронте, в бою, когда человеку попадал осколок гранаты в живот… Стеша кричала без перерыва, без удержу, тело у нее напрягалось в последней мучительной схватке и как-то все одеревенело, а руки с такой силой сдавили шею Кирилла, что он начал задыхаться.

Сколько прошло времени, он не помнит. Только вдруг Стеша смолкла, и он охнул, но тут же раздался другой крик — властный, требовательный и уже гневный. Руки Стеши разжались, тело отошло, и она вся повяла.

— Сын. Вот, — сказала Маша.

Кирилл мельком, удивленный, посмотрел на Машу: в голосе Маши, — может, так только показалось, — послышалась досада.

— Сын. Вот, — еще раз проговорила она.

— Какие глаза? — в забытьи спросила Стеша.

— Серые, — ответила Маша, пеленая маленького, буйного и крикливого человека.

— Значит, в Кирьку, — так же тихо проговорила Стеша и глазами показала Кириллу на его руку.

Кирилл протянул ей руку, вовсе еще не понимая, чего она хочет, а когда она так же, как и всегда, но более горячими губами поцеловала ее, он дрогнул и про себя сказал: «Что б ни случилось со мной, я всегда буду любить тебя, Стеша», — Кирилл вышел из кабинета в столовую, прислонился лбом к холодному стеклу окна. — Вот я и отец. Да, отец, — прошептал он.

— Посмотри, Кирилл, кто измучил Стешку, — уже веселая, произнесла Маша, подавая запеленутого сына.

Кирилл положил сына на ладонь, поднял высоко над головой, и у него невольно вырвалось:

— Живи! Живи, новый человек!

В то время, когда Кирилл держал на ладони маленького человека, раздался резкий телефонный звонок. Он особенно резко и тревожно прозвучал еще раз в наступившей тишине. Затем послышался столь же резкий и даже грубый голос Богданова:

— Торф. Горит.

Кирилл сообщил, что у него в доме совершилось необычайное, но Богданов или не расслышал его, или настолько был встревожен, что ничего не понял из объяснения Кирилла, и еще грубее бросил:

— Горит четвертый участок. Там люди, а ты болтаешься дома, — и повесил трубку.

Кирилл, обиженный на Богданова за то, что тот совсем не обратил внимания на его радость, подошел к Стеше и решительно сказал:

— Я не поеду. Ну, как я тебя оставлю одну…