Брыки F*cking Дент

Игры шли на всех восьми площадках, и они присели на траву в том месте, где, как на диаграмме Венна, пересекались аутфилды восточных и западных полей. Говоря строго, они сидели на игровых полях, а центральные принимающие игроки из трех игр образовывали вокруг них треугольник, но это Нью-Йорк, парк общий для всех, даже если у кого-то было особое разрешение. Какие-то школьники неподалеку метали друг другу фрисби и пинали хэки-сэк.

– Знаете, как я звал Центральный парк? – спросил Марти. – Тюремный двор. Весь этот тесный город – тюряга, и заключенным разрешают по нескольку часов в день гулять и дышать свежим воздухом, а потом опять отправляют в камеры.

– Ну я не знаю, – возразила Мариана, – мне этот парк нравится. Если б не он, мы бы, думаю, поубивали друг друга.

Марти взялся объяснять, как подают и отбивают, показывая на одного из питчеров, – не хуже спортивного агента-профи.

– Гляньте вон на того парня, видите, когда собирается подать крученый, он перехватывает мяч в перчатке, каждый раз сам себя закладывает, как в покере засветка. Смотрите.

Посмотрели. Питчер глядел на кетчера, ждал знака, сунул руку в перчатку и катнул мяч так, что он исчез из виду.

– Передвинул мяч, – сказала Мариана.

– Крученый, – отозвался Марти, и точно: следующая подача оказалась крученой. – Умирающее искусство, софтбол. Когда я был маленький, в него играли не меньше, чем в хардбол, а теперь это в основном потеха для жирдяев, а всякие промежуточные варианты – херня. Хотя, думаю, лесбиянки нынче – лучшие софтболисты из всех.

Тед прищурился, пытаясь понять, шутит ли отец, и стоит ли присоединяться, и что про все это думает Мариана. Мариана поняла, что это шутка более чем наполовину.

– Ага, большой спорт для лесб, – сказала она.

Тед вскочил:

– Давай, пап, сыграем – в ловить. – Помог одеревеневшему Марти встать.

– Ладно, – простонал Марти, – половим. Так не говорят – «сыграем в ловить», говорят «половим».

– Ладно, сыграем в половим.

Марти состроил рожу и метнул мяч в Теда.

– Ой, – сказал Тед. Принял мяч и кинул обратно. Он и впрямь был несколько неуклюж и неловок, ясное дело, – чуточку дерганый, как заводная кукла, но все ж ухитрился прицельно попасть в Марти.

– Кидай его как мяч, вот так, а не как орехи. – Марти одним гладким движением вернул Теду мяч. Тед поймал рукой без перчатки – как пятилетки, когда их только-только учат ловить. Совсем не как ловкая лесбиянка.

– Ну здорово же? – сказал Тед. – Сейчас я его проветрю. – Чтоб добавить броску перца, замахнулся посильнее. Но поскольку и напрягся, и в мяч вцепился чересчур, выпустил поздно и мяч кинул с мысков. – Ебте! Солнце в глаза. (Что физически невозможно.)

Марти хотелось, чтобы оно как можно скорее закончилось.

– Не стискивай мяч. Хочешь научиться подавать? Смотри. Пробуй вот так. – Он изобразил скользящее движение питчера и метнул в Теда, который принял мяч у голени.

– Бля! Страйк! – заорал Тед. – Да ты все еще силен, старик, силен!

– Ни хрена я не силен, – сказал Марти.

Тед попробовал из-под руки, но мяч еле взлетел, заскакал и покатился к Марти.

– Мы с тобой как детки Джерри[209]

. Делай, как я. – Он показал Теду, как надо – пританцовывая. – От бедра давай.

Тед попытался повторить за отцом, но вышло чудовищно: то, что должно было двигаться вправо, двинулось влево, а то, что влево, – вправо. Но Тед счел, что все прекрасно. Глянул на Мариану и улыбнулся.

Марти пробормотал:

– Иисусе, – а затем погромче: – Ага, примерно так, почти точно. – Марти метнул мяч в Теда, тот поймал мяч не в перчатку, а грудью.

Мариана подсобила:

– Это все из-за солнца.

– Ага, – отозвался Тед.

Потренировал новое движение еще раз-другой, закивал, дескать, да, врубился, и затем метнул буйно, по диагонали, прямо в лицо Мариане. С рефлексами, как у легендарного вратаря «Рейнджеров» Эдди Джакомина, Мариана вытянула руку и поймала мяч – безупречно. Марти обалдел:

– Отличный хват, Мариана.

Тед подтвердил:

– Ага, прямо чмок.

Что? Нет, ну пожалуйста, нет, он же не сказал вот прям это? Опять? Да, сказал. Услышал, как оно прозвенело в воздухе, заглушило птичьи песни. В голове сразу столпились мысли, все претендовали на высказывание, но по каким-то причинам опередила всех цитата из Роберта Фроста – о воздействии голоса свежесотворенной Евы на только что пережившего творение Адама: «надзвучья, тона смыслов, но без слов» – на голос Земли… «И песня птиц уж прежней не была. И чтоб все стало так, она пришла»[210]. И песня птиц уж прежней не была. Еще как, нах, Бобби Ф. Так о чем, бишь, мы? Ах да…

– Нет. Не чмок. Нет. Никак не чмок.

– Почему не чмок? – спросила Мариана.

– Телеграфируем доктору Фрейду, – сказал Марти.

– Нет, да, нет, не знаю, это омофон… ладно… я уверен, что… образно говоря, поцелуйно поймали, у вас получилось, чмок, в смысле…

– Перестань говорить «чмок». Вообще перестань говорить, – предложил Марти. Протянул руку помощи, называется.

– Ладно, короче, я же просто. Опять-таки Фрейд-шмейд. Бросайте мне, и всё. Не разогрет еще замах. Добросите? Я поближе подойду…