Брызги шампанского

Прошел парень, ведя на поводке крокодила в кожаном наморднике. Народ ахал, расступался, женщины взвизгивали, а крокодил шествовал важно, вразвалочку и даже как-то привычно. Парень зычным голосом предлагал за одну гривну сфотографироваться с чудищем, но желающих не находилось. Тут же брел старикашка с обезьяной, которая непрестанно что-то выискивала в небогатых волосах хозяина, но тот оставался невозмутим. Прошел пьяный тип с игуаной, неестественно громадной ящерицей, которая едва умещалась на его плечах – тоже предлагал сфотографироваться, но какой-то мистический ужас исходил от этого странного существа. Намордника на игуане не было, но чешуйчатая шкура, вислый мясистый хвост, полусонные глаза, неуловимо быстрые движения головы отпугивали и заставляли шарахаться в стороны.

Тут же посредине площади была установлена в какой-то невероятно бесстыдной позе женщина прекрасного телосложения, с роскошной гривой волос, совершенно обнаженная, но, к сожалению, неживая. Нагнувшись к потрясающей своей коленке, она задом в упор смотрела на наплывающую толпу, повергая слабонервных в тихий шок. В полумраке площади женщина выглядела естественной, живой, может быть, только слегка поддавшей. Когда люди понимали, что перед ними муляж, раздавался какой-то нервный смешок. Возле картонной красавицы фотографировались много, охотно, весело смеялись, но почему-то все выбирали ракурс с уставившимся на толпу задом, хотя у женщины и все остальное было не менее обнажено.

Жора, как обычно, стоял у парапета, рядом с каменными своими изделиями. Без главного произведения, привлекавшего пьяную толпу, его выставка сразу обеднела. Жора срочно изготовлял новый член уже в более полной комплектации. Но он еще не был готов, и Жора выставил его слегка незаконченным, слегка поникшим, как бы уставшим.

– Как называется... это? – спросила у Жоры, возбужденно блестя глазками, девушка в джинсах.

– Сами не видите? «Конец сезона».

Несколько взвинченный смех подтвердил, что название точное и коктебельской публикой принимается.

– Хочешь прочту стихи? – спросил Жора.

– Хочу, – ответил я, всматриваясь в медленно протекающую мимо толпу.

– Если спишь в чужой постели... Хотя нет, отставить! Я уже читал эти строки.

– Тебе надо собрать все свои стихи и издать хорошим тиражом. И продавать здесь же на набережной за большие деньги.

– Мне уже предлагали. Но я так думаю – жизнь у меня впереди долгая, успею.

– Точно долгая?

– Точно, – не задумываясь, ответил Жора. – Я тут в очереди за вином познакомился с одной женщиной, москвичка, между прочим... Она мне даже стихи посвятила... Хорошие стихи, про нашу с ней любовь. Так вот она немного на картах гадает.

– И что же нагадала?

– Долгую жизнь, – ответил Жора, как нечто совершенно естественное и закономерное.

– Совместную?

– Нет, мы порознь живем. Я здесь, а она в Москве. О совместной жизни речь не идет. Разве только она мне свои стихи пришлет, а я ей – свои.

– А эти вот... Постели-Коктебели... Это все о ней?

– Нет, это о другой женщине. Та в Питере живет. Недалеко от Аничкова моста. У меня и о ней есть стихи... Я там даже Аничков мост называю своим именем. А вот и Жанна!

Действительно, в неверном, мерцающем свете площади я увидел уже знакомую стайку девушек. Жанна вскинула по своей привычке руку высоко вверх, помахала ладошкой, но не подошла. Сделала какой-то неуловимый жест, но я понял – она хотела сказать, чтоб мы не исчезали, она подойдет попозже.

– Слишком хороша для меня, – простонал Жора. – Слишком.

– А так бывает?

– Бывает, мой друг, бывает!

– А как ты узнаешь – какая для тебя слишком хороша, а какая в самый раз?

– Это не я, это они определяют, – умудренно протянул Жора. – И должен тебе сказать – безошибочно. Как им это удается – понятия не имею. Мистика. Колдовство. Нечто сверхъестественное. А если перевести на прозу жизни, то мои – это те, которым достаточно на ночь бутылки мадеры. Ну, может быть, две бутылки. На двоих. Все те, которые мечтают о большем, обтекают меня, не касаясь. Как вода обтекает замшелый, вросший в дно, покрытый тиной камень. Красиво сказал? Сам чувствую, что неплохо выразился.

Поредевшая сентябрьская толпа продолжала медленно плыть мимо нас с обычной вечерней усталостью. Люди на ходу всматривались в выставленные камни, картинки, фотографии, керамические поделки и шли дальше. Время покупок еще не пришло, покупали перед отъездом, когда была уверенность, что хватает денег и на обратный билет, и на бутылку коньяка в дорогу.

Время от времени я оглядывался назад.

Море штормило, дул несильный ветер, пляж был совершенно пуст. Значит, с тыла удара можно не опасаться, если выстрел и будет, то в лицо. А это уже вселяло кое-какие надежды. Темные окна столовой Дома творчества тоже не вызывали опасений – все двери были заперты, форточки закрыты, и вряд ли кому придет в голову устроить там засаду.