Брызги шампанского. Дурные приметы. Победителей не судят

— А ты ничего, — сказал он, осмотрев Евлентьева. — Прошлый раз каким–то зелененьким показался.

— Ты тоже не выглядел слишком уж розовым… Какие новости?

— Виталик, не поверишь — никаких! Ничего не знаю и знать не хочу. Все тихо, спокойно, никто не звонит, не тревожит, не задает глупых вопросов, не устраивает очных ставок, обысков, перекрестных допросов… А у тебя?

— Примерно так же.

— Это отлично!

— Думаешь, пронесло? В газете заметка была…

— Этих заметок, старик, за день… Сотни. Я по своим каналам навел кое–какие справки о следствии…

— Ну? — осторожно выдохнул Евлентьев. — И что?

— Никаких следов! Ты везучий, как… как… Как я не знаю кто! Никто не может сказать о тебе ни единого слова. Никто тебя раньше не видел. Не знают, к кому ты приходил, зачем, вообще придешь ли еще когда–нибудь. То есть положение сложилось… ну просто обалденное! — Глаза Самохина радостно сверкали, он был гладко выбрит, в белой рубашке с каким–то переливающимся галстуком… Евлентьев подумал, что Самохин совсем недавно вылез из своего роскошного «Мерседеса» и снял черное длинное пальто.

— Значит, ты думаешь, что… пронесло?

— Уверен, старик! На сто процентов! Кстати, о процентах… Тебе кое–что набежало, — он полез в карман и вытащил толстую пачку денег. Десятитысячные, как заметил Евлентьев. — Извини, что мелкими, но так уж случилось… Здесь миллион.

— Месяц–то еще не прошел? — напомнил Евлентьев.

— Видишь ли, Виталий… Мы с тобой, наверное, недели две не увидимся, поэтому я решил пораньше выдать все, что положено… Хороший банкир не тот, кто вовремя берет деньги, а тот, кто вовремя платит. Правильно говорю?

— Наверное, — преодолевая что–то в себе, Евлентьев сунул пачку в карман.

Что–то ему не нравилось, что–то настораживало, но ничего внятного произнести, возразить он не мог и только казнился мыслью о зависимости. Вот–вот, его все чаще и сильнее охватывало ощущение зависимости от Самохина.

— Как твоя девушка? Жива–здорова?

— Жива…

— Любит тебя?

— Надеюсь…

— Разлуку тяжело переносит?

— Да не было пока разлук.

— Правильно, старик, говоришь. Пока не было, — Самохин поднял сухой указательный палец, каким–то красноватым он показался Евлентьеву, будто Самохин постоянно мыл руки сильным едким раствором. Такие руки бывают у врачей, которым частенько приходится ковыряться в разных человеческих отверстиях.

— На что–то намекаешь?

— Нет. Говорю открытым текстом… Придется тебе, старик, ненадолго отлучиться из Москвы. Неделька, полторы… Не больше.

— Далеко?

— Нет, здесь рядом. Природа оживает, листики–цветочки… Отдохнешь, подышишь свежим воздухом, отоспишься, немного отъешься… Что–то вроде дома отдыха… А?

Как?

— А кто платит? — спросил Евлентьев и сам поразился своему вопросу. Совсем недавно он был уверен, что разговаривать о деньгах вообще неприлично, тем более постыдны такие вопросы, какой он только что задал. Но теперь, услышав свой вопрос как бы со стороны, он не испытал никакой неловкости, что–то в нем сдвинулось, что–то переменилось. Вопрос был краток, была в нем и четкость, и твердость, было в нем, чего уж там, было и немного цинизма.

— Фирма платит, — усмехнулся Самохин весело. — Фирма. Только не спрашивай, какая. Сам я поехать не могу, вот и подумал, что лучше отдам ее тебе. Ты испытал в последнее время нечто вроде шока, тебе надо восстановить психику… Годится?

— Я могу подумать?

— Нет, старик… Ты меня, конечно, извини… Но я уже от твоего имени дал согласие… Не подводи меня, ладно? Будет просто неприлично, если, уже согласившись, я начну трубить отбой… Да и почему тебе отказываться? Не надо. И я опять же заинтересован в том, чтобы ты не болтался в Москве… Пока нам с тобой везет, но никакое везение не может продолжаться слишком долго. Отлучись, старик, отлучись.

— Десять дней? — переспросил Евлентьев.

— Да! — с подъемом воскликнул Самохин. — Там тренеры, массажисты, бассейны, сауны, выберешь себе вид спорта, какой только по душе придется!

Пробежки–разминки, приседания–отжимания… Ну и так далее.

— Когда?

— Завтра утром. Я сам тебя отвезу. На машине. Вот на этой.

— Путевка одноместная? — Евлентьев подумал, что неплохо бы прихватить с собой и Анастасию.

— Да, — твердо ответил Самохин.

— Что там у них… Нечто вроде мальчишника?

— Старик… Я отвечу на все твои вопросы… По дороге к этому дому отдыха.

Но сначала ответь на один — ты едешь?

— Для тебя это важно?

— Да.

— Ты настаиваешь?

— Видишь ли… — замялся Самохин. — Мне бы не хотелось выражаться так круто… Но если поедешь, то избавишь меня от многих неприятных объяснений.

Другими словами, выручишь.

— Поеду, — пожал плечами Евлентьев. Он вдруг почувствовал, что ему легко разговаривать с Самохиным, уже не было давящей зависимости, более того, он понял вдруг, что Самохин в чем–то от него зависит, в разговоре явственно прозвучала его заискивающая нотка. Самохин откровенно его упрашивал. И еще почувствовал Евлентьев — в словах приятеля таилась недосказанность. Все это было не так просто, как он объяснил, какая–то ловушка, какая–то волчья яма все–таки была в предложении Самохина. — Так что дом отдыха? В лесу?