Брызги шампанского. Дурные приметы. Победителей не судят

— Ну что ж, — рассудительно заметила Анастасия, — Минздрав не зря предупреждает — курение до добра не доводит.

— А при чем здесь курение?

— Если бы они не курили, то не попросили бы у тебя сигарет, не ввязались бы в драку, не получили бы порцию газа в морду. И ты выглядел бы симпатичнее. Они знали, что ты пришел туда по заданию? — спросила Анастасия нарочито небрежно, и Евлентьев понял, что вопрос этот не так прост, как может показаться.

— Вряд ли… Просто я был чужаком в этом подъезде.

— Не думаю, — Анастасия осторожно провела прохладной ладонью по вспухшей щеке Евлентьева. — Не думаю, — повторила она и отошла к столу. — Видишь ли…

Они не были чужими в этом подъезде. Если собирались там, значит, могут жить в одной из квартир, или пришли к кому–то в гости, или частенько собираются на тех ступеньках… В любом случае их там знают. Если их там знают, значит, они не могут вести себя как в глухой подворотне. Согласен?

— Может быть, ты и права…

— И ты не мог там быть чужим, Виталик… Ты пришел к кому–то, или живешь в этом подъезде, или бываешь по каким–то делам. В подъездах не нападают вот так глупо и злобно… Мне так кажется, — добавила Анастасия, смягчая свои слова.

— Хочешь сказать, что меня там поджидали? — медленно проговорил Евлентьев.

— Как знать, как знать, — пропела Анастасия. Теперь, когда она высказала все, что хотела, ей стало легче, она, похоже, опасалась гневного выплеска Евлентьева.

— Но о том, что я буду в этом доме, в этом подъезде, — проговорил Евлентьев, опускаясь на стул, — знал только один человек… Самохин. И он же меня туда послал… Как это понимать?

— Виталик, я глупая баба… Мне подумалось, я и ляпнула… Обычно в жилых домах не нападают… Разве что насильники в лифтах… А чтобы открыто, без всякой причины, на мужика, который не угостил сигаретой… Не думаю, что это Самохин затеял, ему это не нужно… И потом, если он тебе платит, то зачем тебя же и наказывать? Ты ведь еще не успел перед ним провиниться, а, Виталик?

— Это первое его поручение… И я его выполнил.

— Ладно, будем считать это недоразумением. Чтобы не мерзнуть на ветру, какие–то идиоты забрались в подъезд и дожидались еще одного идиота. И дождались.

Вот и все. Хочешь выпить?

— Да я уже у Варламова побывал…

— Да? — удивилась Анастасия.

— Раны зализывал.

— Или они тебе зализывали? Может, у Зои язычок целебный?

— Ее не было… Она позже пришла, мы с ней уже в дверях столкнулись.

— Ну, нюх у бабы! — восторженно воскликнула Анастасия.

— По нюху она далеко не на первом месте, по нюху у них там другая рекордистка.

Разговор пошел легкий, необязательный, и постепенно отдалялось, тускнело одинцовские происшествие. Утихала боль в скуле, а после двух стопок Евлентьев вообще о ней забыл. Глядя в повеселевшие, хмельные глаза Анастасии, он вдруг твердо и ясно понял, что у них сегодня будет хорошая, долгая ночь и никто им не помешает, никто не ворвется и не испоганит эту ночь ни грубым словом, ни дурацкими увеселениями или неукротимой жаждой пьяного общения.

И в этот момент раздался телефонный звонок.

Аппарат стоял рядом с Евлентьевым, на расстоянии вытянутой руки, но он не торопился брать трубку.

Что–то его останавливало, да и настроение было такое, что каждая помеха казалась излишней, каждый звонок или стук в дверь нес в себе угрозу.

— Брать? — положив руку на трубку, Евлентьев вопросительно посмотрел на Анастасию.

— Придется, — она передернула плечами. — Он же не остановится на этом звонке… Через несколько минут опять будет ломиться.

— Кто он?

— Самохин, — улыбнулась Анастасия. — Ты же ведь знаешь, что нам в это время никто не звонит.

Да, это был Самохин. Голос его казался глухим, но не равнодушным, в словах приятеля звучала неподдельная тревога.

— У тебя все в порядке? — спросил он.

— Вроде, — беззаботно ответил Евлентьев. — Дело сделано.

— Без накладок?

— Смотря что иметь в виду…

— С тобой ничего не случилось? Тебя никто не обидел, не оскорбил, не пытался что–то с тобой сделать?

— Так… — Евлентьев помялся, помолчал. — Легкая потасовка в подъезде и ничего более.

— Значит, это был ты, — проговорил Самохин, и голос его на этот раз показался Евлентьеву каким–то мертвым, не было в нем никакого выражения.

— Какие–нибудь неприятности? — спросил Евлентьев.

— Можно и так сказать.

— А как можно еще сказать?

— Круче, Виталик, можно выразиться гораздо круче.

— Неужто смертоубийство? — усмехнулся Евлентьев, он, кажется, нарочно не хотел проникаться серьезностью разговора.

— Вот тут ты попал в самую точку, — проговорил Самохин. — Ладно, не буду портить настроение на ночь… Встретимся утром. В десять утра, на том же месте.

Годится?

— Вполне.

— Не опаздывай, — и не добавив больше ни слова, Самохин положил трубку.

Евлентьев некоторое время сидел молча с недоуменной гримасой, потом вопросительно посмотрел на Анастасию, словно она могла что–то пояснить.

— Что–то случилось?

— Темнит… Вроде неприятности какие–то… Похоже, он знает, что мне слегка по морде съездили.

— Что и требовалось доказать, — улыбнулась Анастасия.

— Знаешь, я начинаю бояться твоих предостережений. И тебя тоже. Слишком большой процент попаданий.