Брызги шампанского. Дурные приметы. Победителей не судят

— Может быть, ты сходишь? — жалобно спросил Евлентьев, выглянув из прихожей.

— Я думала об этом… Нет, иди ты. Тебе надо пройтись, сбросить этот страх, которым тебя наделил Самохин… Не будешь же ты постоянно сидеть взаперти…

Иди–иди… К Варламову загляни, у него наверняка новости накопились… Узнай, что там у Зои с инопланетянами, как развиваются их отношения. Надо же с этим когда–то разобраться.

— И в самом деле, — усмехнулся Евлентьев. Вместо светлой плащевой куртки он надел черную кожаную, не забыл и про темные очки, хотя Анастасия, взглянув на него, усмехнулась почти весело.

— Ну как я? — спросил он.

— Сойдет. — Анастасия уже сидела в кресле, подтянув под себя ноги. — Ты явно возмужал за последние дни… Только распрямись, перестань сутулиться. И опусти воротник куртки. А то будто шпиона изображаешь. Не дрейфь, Виталик! Жизнь продолжается, и я с тобой.

— Это уже кое–что, — пробормотал Евлентьев, выходя на площадку.

Вначале он решил и в самом деле заглянуть к Варламову, не мог вот так сразу, после нескольких дней сидения дома, выйти на большую улицу, на площадь, к вокзалу.

Когда Евлентьев вошел в мастерскую, как раз шел перекрестный допрос. Миша с пристрастием выпытывал самые интимные подробности общения Зои с инопланетянами, и та не запиралась, поскольку одна бутылка уже стояла под столом, а вторая, едва початая, украшала стол. За время отсутствия Евлентьева выяснились новые подробности взаимоотношений Зои с высшим разумом.

— Ну, раздвинулась занавеска дальше? — вопрошал Миша настойчиво и целеустремленно, даже какая–то следовательская цепкость слышалась в его голосе.

— Плохо было видно, — кололась Зоя. — Лунный свет падал сбоку… А уличный дождь давал двойное изображение…

— Так у тебя двоилось? — обрадовался Миша.

— Не то чтобы двоилось, как бы плыло, превращалось…

— А занавеска? — подключился Евлентьев.

— Я же говорю — колыхнулась, — Зоя надула губки и пересела с общего дивана на отдельный стул.

— И все? — Миша даже грудью к столу приник, ожидая чего–то невероятного.

— Колыхнулась и пошла в сторону… И тут я услышала этот звук, явственно так, совсем рядом…

— Звон стакана о бутылку? — подсказал Евлентьев.

— А ты откуда знаешь? — удивилась Зоя.

— Так это я и был.

Все, кто был в мастерской, покатились со смеху, а Зоя, оказавшись в центре внимания, была счастлива, РДела и показывала язык, который когда–то, лет двадцать назад, действительно мог выглядеть довольно соблазнительно где–нибудь в лесу, у костра, в слабом свете гаснущего пламени. И чтобы речка плескалась рядом, луна чтобы в ней отражалась, лунная дорожка вела бы от самого костра и куда–то вдаль, в жизнь счастливую и тревожную, наполненную пространством и временем…

Не получилось, не состоялось, не сбылось…

Евлентьев вздохнул и вышел, махнув всем на прощание уже от самой двери.

— А ты чайку–то махани, махани чайку–то! — закричал Варламов, огорченный столь скорым уходом.

— Потом, Юра, потом.

— А что так?

— Сам знаешь… Перебиты, поломаны крылья…

— И нет в моторах былого огня? — радостно подхватил Варламов.

— Не то что былого, никакого огня, Юра, нету. Стоял теплый апрельский день, светило яркое солнце, пахло корой оттаявших деревьев, и девушки сверкали потрясающими своими коленками, которые всю долгую зиму вынуждены были прятать от глаз людских.

Евлентьев с облегчением перевел дух. Как ни бестолково было в мастерской Варламова, но ему стало лучше, дышалось свободнее, появилась даже чуть ли не уверенность, что все обойдется, уляжется и снова наступит беззаботное время.

Пусть оно будет нищим, суетным, но пусть оно будет, и он снова сможет зайти в мастерскую, никого не опасаясь, принять посильное участие в перекрестных допросах Зои о ее тайнах, связанных с инопланетными перемещениями, а у нее случались и такие, особенно после зарплаты. Да, бывало, совершенно неожиданно оказывалась она в дальних городах, в незнакомых деревнях, в странных светелках с раздвигающимися занавесками и острожным звоном питейной посуды…

На Савеловском вокзале было шумно, после ремонта и возведения второго этажа народу явно прибавилось, вокзал оброс многочисленными киосками, лотками, бабками с цветами и грибами, индусами с бусами, хохлами с салом и кровяной колбасой, белорусами со сметаной и творогом…

Мимо всего этого изобилия Евлентьев прошел медленно, всматриваясь в товар и в каждом находя что–то для себя интересное. У газетного лотка никого не было, и он смог без помех набрать дюжину газет, где надеялся найти уголовную хронику за последние дни. Чего не бывает, вдруг его неожиданная стычка в Одинцове нашла отражение в печати.

Вернувшись домой, Евлентьев тут же принялся просматривать газеты. Рядом, в кресле, расположилась Анастасия. Надев на нос большие очки в тонкой оправе, она шумно разворачивала газетные листы, переворачивала их, пробегала глазами по заголовкам и не складывая, бросала на пол. Через некоторое время вокруг нее вырос бумажный ворох, и уже казалось, что сидит она не в кресле, а на этих взбитых газетах.

— Есть! — вскрикнула Анастасия радостно, будто нашла выигрышный номер в лотерее.