Брызги шампанского. Дурные приметы. Победителей не судят

— Понятия не имею! — резко ответил тот. Странно вел себя в этой поездке Самохин, нервничал, раздражался без всякого повода, в машине сидел на заднем сиденье, надвинув полотняную кепку на глаза. Когда Евлентьев предложил перекусить шашлыками, Самохин вообще отказался выходить из машины. И лишь когда Евлентьев отогнал машину в дальний угол площадки, Самохин решился выйти, но сразу же нырнул в кустарник, так, чтобы никто не смог его увидеть.

— Ты же бывал здесь, — удивился Евлентьев. — Грибы собирали, водку пили, баб щупали…

— Я не знаю, как называется эта платформа, — па вторил Самохин ледяным тоном, будто его спрашим ли о чем–то унизительном.

— Нет так нет, — беззаботно ответил Евлентьев. А знать надо.

— Зачем?

— Не ехать же мне сюда на машине.

— Почему бы и нет? — спросил Самохин.

— Не знаю. Мне так кажется.

— Я бы поехал на машине.

— Да? А кого будут искать, если те смуглые ребята запомнят номер? Если у тех смуглых ребят вообще есть привычка записывать номера всех машин, которые у них останавливаются?

— С какой стати им заниматься этой дурью?

— Например, попросили их об этом хорошие ребята в форменных фуражках. Если бы у меня была форменная фуражка и я служил на этом участке дороги, то я бы обязательно их об этом попросил.

— Зачем?! — уже не сдерживая раздражения, чуть ли не закричал Самохин.

— Чтобы знать, кто здесь проезжал, кто останавливался, в каком часу, сколько человек было в машине, какая именно машина… Иномарка «Запорожец» или иномарка «Мерседес», — Евлентьев все это говорил медленно, прерывая себя, когда приходилось наклоняться к притаившемуся в траве грибу. Попадались они очень редко, то ли не пришла еще последняя волна, то ли уже выкосили все ненасытные дачники, то ли слишком близко была платформа и грибы успели попросту вытоптать.

— Этому тебя тоже научили в доме отдыха? — спросил Самохин с явным желанием укусить приятеля.

— Нет, Гена, разве всему можно научиться в учебном заведении? Даже такого высокого класса, как твой дом отдыха…

— Это не мой дом отдыха!

— Я о другом… Здравый смысл, жизненный опыт, врожденная смекалка… Вот что меня держит, вот что спасает меня в этой жизни.

— Спасает? — усмехнулся Самохин. Почти про себя произнес он это словечко, но услышал его Евлентьев, быстро, искоса глянул на Самохина, но ничего не спросил, не ответил, словно бы этого слова он и добивался, а теперь ему все стало ясно и дальнейший разговор уже не имел смысла.

— Послушайте! — неожиданно заорал Евлентьев так, что Самохин даже вздрогнул от неожиданности. Оказывается, тот обращался к пожилой женщине, которая суковатой палкой шарила в траве. — Как называется эта платформа?

— Эта? — переспросила женщина. — Часцовская. А в ту сторону — Петелино.

— Но Часцовская ближе?

— Гораздо! — заверила женщина. — Вдвое, а то и втрое ближе. Вам надо на Часцовскую.

— Спасибо! — Евлентьев оглянулся и только сейчас заметил, что Самохина рядом нет. Он продолжал идти в ту же сторону, прошел метров двадцать и только тогда увидел своего спутника. — Ты чего это рванул в кусты? Приспичило?

— Не знаю, что подсказывает твоя врожденная смекалка, — тихо, но с напором проговорил Самохин, не глядя на Евлентьева, — но мне кажется, что лучше не обращать на себя внимание, лучше оставаться неузнанным и неизвестным. Ты так не думаешь?

— Надо же узнать название платформы, — пробормотал Евлентьев, почувствовав правоту в словах Самохина.

Минут через десять они вышли на большую поляну, сплошь застроенную кирпичными коттеджами. Это был целый поселок домов добротных, домов, словно бы случайно забредших сюда из стран сытых и довольных. Черепичные крыши, арочные окна и проемы, башни с винтовыми лестницами, обзорные площадки, гаражи с вертикально поднимающимися воротами — все это создавало ощущение неприступности.

Дорожки между домами были из асфальта, по сторонам посажены елочки, но совсем маленькие, видно, поселок был благоустроен и доведен до этого совершенства совсем недавно.

— Ни фига себе! — весело сказал Евлентьев. — Признавайся, Гена, и твой дом здесь?

— И мой.

— Какой?

— Потом покажу.

— Но хотя бы не самый худший?

— Далеко не самый, — улыбнулся Самохин, не сумев скрыть горделивости. — Ладно, покажу… Вон тот у леса, с красной крышей — видишь?

— Под черепицей?!

— Это не черепица… Тисненый металл. Финский. Якобы черепица.

— Крутой ты мужик, Гена! — покрутил головой Евлентьев. — А добираешься сюда как?

— Видишь дорожку между домами?

— Ну?

— Она выходит на Минское шоссе… Есть там неприметный такой поворотик…

Кто не знает о нем, не заметит.

— А где живет эта самая… гнида вонючая?

— Отсчитывай вправо от моего дома… Раз, два, три… Пять домов. Шестой его.

— С коваными фонарями?

— Да, это он.

— Но ты говорил, что дача твоя в Жаворонках?

— Все правильно, дача в Жаворонках. Дом здесь. А квартира в Москве.

— Ну, хорошо, вернемся к нашему барану… Как это все будет выглядеть?

— Ты придешь сюда часам к семи… Раньше он не выходит. Это с запасом… Из дома он выйдет около восьми.

— Один?