Будь моей

Александра только глубоко вздохнула. Когда он вошел, у нее возникло ощущение, будто желудок провалился в какую-то бездну, и теперь она чувствовала такую слабость во всем теле, словно только что пережила сильный приступ страха. Все это не лезло ни в какие ворота.

Решив не обращать на Василия внимания, Алин снова занялась кобылой. Вероятно, он здесь только затем, чтобы высказаться по поводу ее поведения за обедом, а она вполне могла обойтись без его замечаний.

– Оставь нас.

Александра бросила быстрый взгляд в сторону. Василий не спускал с Никишки глаз, а тот упрямо оставался на месте. Казак был в гневе, и неудивительно: битый час он и так и сяк пытался развеселить свою подругу, и вот, когда наконец ему это удалось, все идет насмарку из-за какого-то хлыща. Александра уже целый месяц следила, чтобы граф и ее друзья не перерезали друг другу глотки, и не собиралась позволить им сделать это сейчас.

– Все в порядке, Никишка, – твердо сказала она. – Увидимся утром.

Никишка коротко кивнул, и Алин наконец смогла закончить свое дело. Занятая кобылой, она не заметила, какими взглядами обменялись мужчины. Глаза Никишки недвусмысленно говорили:

"Только тронь ее – и я тебя убью», – а взгляд графа с той же ясностью отвечал: «Она моя, и не лезь не в свое дело».

Впрочем, в глубине души Василий не ощущал такой уверенности, однако был вынужден вести себя соответствующим образом.

Как только Никишка покинул конюшню, взгляд Василия вновь оказался прикованным к Александре. Кстати, граф очень удивился, что она отпустила своего человека: он прекрасно знал, что Александра не любит оставаться с ним наедине, а тем не менее сейчас они, вне всякого сомнения, остались вдвоем. Как ни странно, на сей раз такая ситуация не вызвала у Василия обычной досады: должно быть, он привык к ее обществу. И, кроме того, так легко было ее пожелать, а теперь это случалось чертовски часто.

Александра сполоснула руки в ведре и, соизволив снова обратить внимание на Василия, вздохнула:

– Ну давай, начинай! Неужели ее одолевают те же мысли, что и его?

Василий затаил дыхание:

– Что?

– Ну, жалобы, – пояснила она. – Ты ведь пришел с претензиями, разве не так?

– По правде говоря, вовсе нет, – ответил молодой человек. – Учитывая обстоятельства, я считаю, что обед прошел как нельзя лучше.

– Твоя мать в ярости?

– Пожалуй, хотя будет точнее сказать, преисполнена «решимости». Это как раз в ее характере.

Василий невольно улыбнулся, а девушка подозрительно спросила:

– Тогда зачем же ты здесь?

– Взять свою лошадь.

– Ты пришел за лошадью сам, вместо того чтобы кого-нибудь за ней прислать? – Тон Александры из скептического превратился в просто недоверчивый.

– Ты так говоришь, словно я никогда ничего не делаю для себя сам, Алин.

– А ты и не делаешь. Теперь вздохнул Василий.

– Неужели мы не можем поговорить без колкостей. Ну хотя бы раз?

– Вероятно, нет.

– А если попробовать?

На мгновение ее взгляд стал нерешительным, но тут же она снова приняла безразличный вид и, пожав плечами, спросила:

– У тебя есть какая-то конкретная тема? Да нет, подумал Василий, просто не хочется уходить. Он знал, почему, вернее, ему казалось, что знает. Его тело питало определенные надежды, но дух пребывал в нерешительности. Взять, ее, силой – сама по себе скверная мысль, да, и последствия могут быть довольно сложными. Кроме того, это может войти в привычку, подумал он и, не зная, о чем говорить, заметил:

– Я видел повозки у дома. Они еще не разгружены. Ты не собираешься распаковать свои вещи? – Я взяла в дом несколько сундуков. Не вижу причины возиться с остальными.

Александра готова была уехать в любую минуту, а при мысли о том, что она больше никогда не окажется рядом, Василия неожиданно охватила паника…

– Я должен идти, – отрывисто сказал он.

– Что касается сегодняшнего, – будто не слыша, сказала она, – не обращай внимания.

Он пытался, честно пытался это сделать. Но если она имеет в виду его угрозу овладеть ею, значит, есть надежда, что это сойдет ему с рук?

– Пойдем со мной в дом, Алин. Сейчас же! В глазах ее зажегся гневный огонек, но отнюдь не из-за неожиданности этого предложения, а потому, что Василий начал медленно приближаться к ней. Алин отступила:

– А в чем дело?

– Просто я не хочу заниматься любовью в конюшне.

– Прекрати, Петровский! Я как раз собралась извиниться перед тобой. Я просто сорвалась, да и то лишь потому, что считаю слезы запрещенным оружием.

– Обычная женская уловка, хотя ты наверняка не стала бы ее использовать, верно? Он медленно теснил ее к стене.

– Конечно, не стала бы. Но я говорю о том, что не собиралась ей угрожать. Я только хотела сказать, что ей следует убраться отсюда…

– А все-таки кончила угрозами…

– Но я же не хотела! И твоя нелепая угроза тут ни при чем!

– Тем не менее ты свои угрозы выполнила, а чем я хуже? Ни себе, ни людям – это так называется, разве нет?

– Да! – заорала Александра, потому что ее спина уже уперлась в стену конюшни, и Василий неотвратимо приближался. – Да, именно так! Я тебя не хочу, но в настоящее время ты – моя собственность!

Василий не мог сдержать улыбки: