Будь моей сестрой

В однушке, которую он снимал за ползарплаты, телевизора не было. Зато имелась парочка полок с книгами, оставшихся от прежнего жильца. Смартфон с Интернетом Стёпе был не по карману, а ужираться пивом каждый вечер, тупо сидя перед холодильником, было попросту скучно. В общем, за неимением вариантов он приохотился к чтению. Тем более что и в детстве читать любил, правда, потом как-то отвык…

– Во-от, – покивал Бакин, – от книжек твоя печаль.

«А ведь он, пожалуй, прав, – подумал Стёпа. – Зрит, так сказать, в самый корень».

– Ну ничего, доктор Бакин знает одно верное средство…

– После работы лечиться будете, – немедленно прервала его Любка. Она числилась мастером участка, могла и покомандовать, когда нужно. Стёпа с Бакиным были у нее в подчинении. – А сейчас вам дерево спилить надо. Эту заявку мне сегодня закрыть – кровь из носу. Вон там, на Коммунальной, поверни направо.

Бакин свернул, где было сказано. Вдоль дороги потянулся высокий забор из гофрированного железа, над которым возвышались громадные трансформаторы и увешанные гроздями изоляторов опоры ЛЭП. За подстанцией, похожей на секретную базу киношного суперзлодея, был большой пруд, заросший камышом. Город практически кончился. Окраинная улица Кипячевская некогда была деревней Кипячевкой. Да, в общем-то, так деревней и осталась: дома на улице были сплошь деревянные, с огородами и палисадниками.

Департамент благоустройства не жаловал окраину особым вниманием. Деревья тут росли привольно, как им вздумается, руки ретивых озеленителей до них пока не дотянулись. В дальнем конце улицы, возле крайнего дома, стоял большой раскидистый дуб. Часть кроны была жухлая, будто прихваченная преждевременной осенью.

– Туда, к дубу поезжай, – сказала Любка.

– Чего это листья на нем желтые? – поинтересовался Бакин, переключив передачу. – Сохнет или что?

– Молния в него ударила, – пояснила Любка. – Не в первый раз уже. Словно он их притягивает.

– Так нам этот самый дуб пилить, что ли? – сообразил Бакин. – Он же метров пятнадцать поди в вышину. Надо было всю бригаду брать. Вдвоем мы тут целый день провозимся.

– Ничего, – сказала Любка, – справитесь. Остальные городской сквер вылизывают к приезду губернатора. Только вас, охламонов, мне и дали.

Бакин затормозил на обочине у предпоследнего дома, заглушил двигатель. Стёпа отворил скрипучую дверцу, неуклюже выбрался из кабины. Едва не упал – ноги совсем затекли, были как деревянные.

Дом на околице был небольшой, в два оконца. На вид – самый старый на улице: просевшая шиферная крыша, как пруд ряской, подернулась островками зеленого мха. Забор покосился и совсем бы, наверное, повалился, если бы не дуб…

– Руку подай, кавалер, – сказала Любка капризно.

Стёпа, спохватившись, помог ей сойти.

Бакин, соскочив на землю, подошел к дереву, зачем-то попинал ствол ногой, как шоферы пинают колесо машины, подобрал сбитую грозой ветку и вернулся обратно.

– У дуба старого трава некошена, а я, любимый мой, тобою брошена, – пропел Бакин, нещадно перевирая слова и мотив. Вручил ветку Любке с таким видом, словно это был букет роз. Любка опять зарделась. Бакин подмигнул со значением и прибавил: – Эх, Морозова!

Каркнула сидевшая на дубе ворона, за спиной стукнула калитка. Любка оглянулась и мигом спала с лица:

– Ой, мальчики!.. Что сейчас начнется…

Стёпа обернулся, и его пробрала внезапная дрожь. От крайнего дома к ним приближался долговязый седобородый старик. Он брел, опираясь на толстую палку, и, несмотря на ясный солнечный день, был одет в длинный черный бушлат, застегнутый на все пуговицы. Левую бровь и скулу старика рассекал багровый рубец, и было непонятно, цел ли глаз под опущенным веком. Зато другой глаз смотрел ясно и неприязненно.

«Суровый, однако, дедыч, – подумал Стёпа, ежась под тяжелым взором. – Что твой Кудеяр».

– Что вы тут удумали? – строго спросил старик, подойдя вплотную и взирая на троицу сверху вниз. Ростом он был даже выше, чем Стёпа с его ста восемьюдесятью.

Любка попятилась и встала за Бакиным.

– Так это… – произнес Бакин. – Дерево пилить будем.

– Дуб? – уточнил старик.

– Дуб, – подтвердил Бакин.

– Не будете вы его пилить, – твердо сказал старик. – Я запрещаю.

– У нас заявка, – сказала Любка, высунувшись из-за плеча Бакина. Видимо, вспомнила, что она как-никак мастер участка.

– Подотрись своей заявкой, – ответствовал старик. – Знаю я, кто тут подсуетился. Соседи мои ненаглядные, Грязевы, больше некому. У меня с ними давно вражда идет, все на огород мой зарятся. Не иначе хотят со свету меня сжить, всякие пакости чинят. С тобой, Буза, сговорились.

Любка вспыхнула, огрызнулась:

– Какая я тебе Буза, старый пень!

Старик едва заметно усмехнулся:

– А ты думала, не узнаю тебя? Как же, помню я тебя мелкую, как пацанов подговаривала в огород ко мне залезть за яблоками. Бузиновых ты дочка, в начале улицы вы жили, пока в город не переехали.

Любка стала совсем пунцовая, ярче, чем ее модный жакет.

– Морозова я. Попутал ты, дедуля. Видать, на старости лет маразм подкрался.