Будь моей сестрой

Без Данилы мне жилось плохо и одновременно нормально. Я, как те ножницы, потеряла вторую половинку, но сама никуда не исчезла. Я жила, ела, спала, гуляла, ездила в магазины, разговаривала с друзьями. Все это без особого смысла, но все равно я была в этом мире, а он не знаю где.

Полиция никуда не спешила, детектив позвонил мне только через неделю, сообщил дату, когда они собираются прочесывать лес, спросил, хочу ли я с ними. Я не хотела, но все равно согласилась – просто для ощущения, что лично я сделала все, что могла, для поисков своего мужа.

Дату я перепутала. Или вытеснила. Или таблетки снова выкрутили реальность. В лесу я присутствовала одна. Обошла его снова вдоль, поперек и по диагонали. Квадратная колоколенка снова виднелась сквозь редкие елки и сосны. Данила бы сказал, что это подгрузился кусочек метавселенной. Врач бы сказал, что недооценил глубину моего психического расстройства. Но в психушку я бы всегда успела, а церковь – вот она, чуть-чуть проехать до поворота.

В церкви было пусто, пахло ладаном, старыми молитвенниками и пылью. Она ничем не отличалась от тех, что есть тут в каждой деревне: витражи из цветного стекла, каменная купель, длинные покрытые лаком скамейки, украшенный цветами алтарь, детский уголок с игрушками.

Я присела на отдельно стоящую скамью. Прохладный сырой воздух, тишина и медленный танец подсвеченных солнцем пылинок успокаивали меня точно так же, как чтение строчек кода и комментариев Данилы, погружали в знакомое мне созерцание. Я сделала вдох, чтобы нырнуть глубже.

– Ну наконец-то! – услышала я веселый мужской голос. – Вы привезли пиццу?

ВТОРНИК

– Сколько кусочков сахара? – Отец Джон наливает красное вино в чашу.

– Четыре, пожалуйста.

– Обычно два.

– Господу угодно разнообразие.

– Дерзость – это учтенный грех, – предупреждает меня отец Джон.

– Мы уже выяснили, что отрицание есть грех неучтенный. А еще что?

– Помыкание.

– Что?

– Помыкание. Помыкание людьми. Это когда кто-то заставляет делать людей то, что они не хотят.

Я делаю глоток и ставлю чашу обратно на стол.

– Например, не хотят рассказывать мне, что находится в подсобке?

– Например.

– Мне кажется, – я делаю паузу, – вы не просто так не хотите говорить со мной о ней. С подсобкой то же, что с блокчейном?

– Не понимаю тебя, дитя.

– Чтобы я получила доступ, нужно, чтобы определенное количество членов общины дали свое согласие, так?

– Прихода.

– О’кей, прихода. Дайте я угадаю – минимум три человека? А главный ключ держит Леа, на чаепития которой меня приглашали бы, если бы я всем нравилась.

– Сахарные печенья с розовой водой вышли у нее отменные, – отец Джон улыбается.

– Что мне нужно сделать, чтобы попасть в подсобку? Скажите, я сделаю. Я даже никому не скажу про несчастную заблудшую Мэри, – выпаливаю я, не в силах удержать слова. – Буду делать вид, что нет там никакой прикованной, ждущей наказания Мэри, голой, но в белом чепчике, только пыль, старые молитвенники, облачения и сломанные игрушки.

– Что ты такое говоришь? Нет там никакой пыли, Джун все прибрала там.

– Что все?

– А что ты хочешь найти? – Голос отца Джона звучит тускло. – Священный Грааль?

– Священный Грааль.

– Нетерпение – это еще один неучтенный грех.

– Слишком тонко нарезанная ветчина в пицце, полагаю, тоже.

Джун стоит на стремянке, которую внизу поддерживает Тилли. Нижний ряд витражей уже отмыт и сияет.

– В нашей церкви, – слово «нашей» стоит мне усилия, – самый красивый палисадник из всех, что я видела. Каждый раз ты сотворяешь чудо. Не знаю, как ты это делаешь, но…

Тилли чихает, не давая мне договорить.

– Просто хотела сказать, что восхищаюсь умением вернуть слабые, никому не нужные цветы к жизни. Джун, – сердце у меня бьется, как у пойманного кролика, – я не цветочек, и мы никогда не ладили, но я тоже хочу вернуться к жизни. Понимаешь, о чем я? Верю, что понимаешь.

Она молча смотрит на меня сверху, Тилли – снизу.

– Что ты привезла сегодня?

– Жухлый розовый куст. Оставила его на ступенях.

Она качает головой и снова возвращается к мытью стекол.

– Тилли, – я подхожу ближе. – Я знаю, что тебе нравятся слова, особенно русские. Я привезла сегодня подарок не только Иде, но и тебе.

Матильда смотрит на мой старый айпод.

– Там слова. Очень много. Я выбрала для тебя самые лучшие. Послушай?

Тилли надевает наушники и включает первый трек.

«Тогда ночью все ясно, если ты мне молчишь. Мне без слов твоих видно, в глазах твоих слышу, ты ими кричишь».

Ее лицо смягчается, полные щеки розовеют.

«Поспеши показать мне потайные ходы, где такие тоннели, в которых завязли по самые лампочки сны»

Я трогаю осторожно ее за плечо, она нехотя убирает правый наушник.

– Мне тоже очень нужно слово, твое, всего одно. Ида уже сделала это, может, сможешь и ты?

Тилли краснеет еще больше.

– Катя! – врывается к нам звонкий голос. – Мне не хватает самой главной фигурки, чтобы играть!