Будь моим этой ночью

— Ни одна женщина, которая действительно любит мужчину, не отвернулась бы от него из-за проклятия. Если бы она и впрямь любила Северьена, то приняла его таким, какой он есть. В самом деле… зачем выбрасываться из окна только из-за того, что жених стал другим?

Очевидно, убежденность в ее словах вызывала у Шапеля сомнения.

— И вы бы не отвергли возлюбленного, который превратился в животное?

— Животное, которое, как вы сами только что заметили, сумело обуздать те самые черты своего характера, которые и привели его к беде, мистер Шапель. Даже самый дикий зверь способен быть мягким и нежным. Хотелось бы, чтобы то же самое относилось ко всем мужчинам.

Молино энергично закивал:

— Отлично сказано!

Шапель посмотрел на нее с каким-то странным выражением.

— Видимо, вы никогда не сталкивались с настоящим чудовищем, мисс Райленд. И молю Бога, чтобы этого никогда не случилось.

Его мелодраматический тон заставил Прю улыбнуться. Значит ли это, что ему приходилось сталкиваться с чудовищем?

— Если бы я его любила, мистер Шапель, он никогда не был бы чудовищем в моих глазах. Перемена, случившаяся с вашим рыцарем, весьма похвальна, вот только мне жаль, что он пошел на это ради недостойной его девицы.

Шапель выглядел так, словно ему на голову вылили ушат холодной воды. Маркус рассмеялся:

— На этой ноте, если вы меня извините, дамы и господа, я должен вас покинуть.

— Ох нет, Маркус, постойте! — Прю поднялась на ноги. — Мне нужно с вами поговорить.

Она хотела попрощаться с Шапелем и, конечно, принести ему свои извинения, если ее замечания его задели, однако его уже не было в комнате. Он выскользнул наружу через створчатые двери — без сомнения, чтобы выкурить вечернюю сигарету.

Или же он отказывался признать, что невеста Северьена, Мари, была его недостойна.

Глава 11

В течение двух последующих вечеров Прю почти не виделась с Шапелем. Разумеется, он присутствовал за обедом, но, хотя и вел себя с ней так, словно ничего не случилось, ни разу не зашел в библиотеку — по крайней мере когда Прю находилась там. Он явно избегал ее, и Прю даже задавалась вопросом, уж не проводил ли он время в обществе маленькой горничной. Сердце подсказывало, что дело тут было вовсе не в другой женщине, однако ее ум отказывался это принять. Впрочем, можно было только гадать, почему он вдруг стал ее избегать, — очевидно лишь то, что по какой-то непонятной причине ее отвергли.

По крайней мере две мысли все же приходили Прю в голову: во-первых, она надоела Шапелю, и он решил оставить все попытки ее очаровать, и, во-вторых, его обидело ее замечание по поводу истории рыцаря Северьена. Первое казалось Прю более правдоподобным, хотя и не хотелось в это верить.

Вероятно, именно ее болезнь оттолкнула его. Как бы неприятна ни была такая мысль, если дело действительно в этом, Шапеля можно понять. Многим людям вид крови казался отталкивающим и даже пугающим.

Или, возможно, ничего плохого не случилось. Возможно, Шапель просто не мог суетиться вокруг Прю всякий раз, когда они оказывались вместе. Эта мысль хоть и разочаровывала, зато в отличие от всех прочих оставляла место надежде. В конце концов, зачем было делать из него негодяя или распутника? Самое худшее, что он мог сделать, — это разбить ей сердце, а разбитое сердце в ее нынешнем положении вовсе не казалось такой уж большой трагедией.

В действительности Прю даже нравилась мысль о разбитом сердце. Хотя она понятия не имела, что это такое, зато прочла множество романов и поэм, из которых явствовало, что разбитое сердце обычно следовало за великой страстью или пылкой любовью. И то и другое стоило страданий.

И почему только ее внимание привлек не Маркус? Почему они так и остались просто друзьями, хотя между ними уже несколько месяцев назад мог завязаться роман? Прю знала Маркуса так хорошо, что с ним не пришлось бы гадать, что он думает или чувствует.

И все же не Маркус заставлял ее сердце биться чаще. Не с Маркусом хотелось проводить долгие вечера, когда она не хотела — или не могла — уснуть. Прю желала именно Шапеля. Наверное, потому, что он относился к ней как к равной и до сих пор не обращался с ней как с больным человеком. О Господи, только бы он не начал это делать сейчас!

И вот настал вечер празднества, отложенного из-за ее болезни, и Прю намеренно оделась так, чтобы привлечь внимание Шапеля.

Ее наряд состоял из нижней юбки, сшитой из матового сатина чайного цвета, поверх которой имелась другая, того же оттенка, но из гофрированного шифона. Шифоновый корсаж венчали тонкие кружева цвета слоновой кости с крупным цветочным узором, подчеркивавшие линию декольте. Груди высоко приподнимались над вырезом декольте благодаря тщательно зашнурованному корсету. Когда горничная помогала ей надеть корсет, потуже завязывая шнурки, Прю молила Бога, чтобы этим вечером с ней не случился очередной приступ. Пока что она не испытывала ни малейшего неудобства.