Читаем Будда полностью

— Вы брамин, и вы считаете себя выше нас, кшатриев. Но так ли это? Ведь вы не знаете дорогу к освобождению… к мокше… И никто не знает.

Сидхартха был сосредоточен и напряжен, что-то в нем подсказывало, что он отличаем от других уже и теперь, отмеченный Богами, но он не хотел бы и думать об этом, скучно было, гораздо интересней встречаться с теми, кто приходил во дворец, с Анадой и Арджуной, и говорить с ними, а подчас совсем по-мальчишески отдаваться забавам. Нередко в играх принимал участие Девадатта, перечеркнув все от обиды и от зависти, от мысли, что царевичу многое дается не по праву, он не выстрадал и возможности считаться приближенным к высшим силам, как утверждали во дворце, обращая внимание на те метины, что оставлены на теле царевича будто бы Богами, взять хотя бы едва приметный нарост на темени…

Девадатта забывал об этом и делался обыкновенный смуглолицый мальчик с острыми глазами, и все они, сверстники, были похожи безоглядностью и стремлением не уступать в игре.

Юные кшатрии любили слушать самхиты[18] из священных текстов ариев, гимны в честь Богов, легенды… У царевича возникало ощущение, что он раздвигает границы жизни, и, выйдя из них, уже и теперь стесняющих его, точно бы приобретает новые качества. Он как бы уже не есть человек, а и птица, и зверь, бредущий по глухому темному лесу и все про него понимающий. Он, еще не осознанно для себя, но и не бездумно, а с пониманием значительности работы, совершаемой в нем, приближался к сущему, делался его частью, а то и возносился над ним, и тогда оказывался приближенным к Богам. Но и в таком приближении не чувствовал себя неуютно, а определенно там, где ему надлежит быть в силу последнего рождения, которое по счету, он уже знал от святых риш, было пятьсот пятидесятым. Еще не до конца сознавая, что это значит, он догадывался о своих прежних жизнях, пока не сделался Сидхартхой, сыном царя сакиев. Он мысленно повторял вослед за старым ришей слова из Гимна Агни:

Пастырь родился новый, бдительный
И очень умелый для нового счастливого путешествия.Жиром выращивали тебя, о, Агни окропленный,Дым стал твоим знаменем, поднявшимся к небу.Тебе, о, Агни, эта сладостная речь,Тебе эта молитва, да будет она благодатью в сердце!
Хвалебные песни наполняют тебя силойИ увеличивают: как великие потоки — Синдху.

Он повторял эти слова и сам как бы делался Агни, столь отчетливо и ясно видел Бога жертвенного пламени и покровителя домашнего очага, посредника между землей и небом, молодого и сильного, всеми любимого. Спустя какое-то время воображение далеко уносила Сидхартху, и он не сказал бы, кто он на самом деле и отчего пребывает в кругу людей, а не вознесется к Богу Дьяусу и к Богине Притхиви, прародителям мира?.. Ну, а если он слышал Гимны, восхваляющие Бога тепла и света, мудреца и воина, повелителя Вселенной и укротителя Претаса и других злых духов, то и сам делался Индрой и с удовольствием внимал словам старого риши, обращенным к нему:

Змей лежит, прильнув к земле,Как плохой боец в пьяном угаре. Он вызвал
Великого героя, покоряющего силой,Пьющего Сому второй выжимки.Он не выдержал испытания. Разгромлен безносый,Враг Индры, его героя, могучей рукой…Лучшие сливки неба —
Сому сладчайшего выжимайтеДля Индры — обладателя дубины!Струись, о, светлый обликом,В цедилку, выжатый, потоком —К добыче и славе…
Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее