Будденброки

Внезапно он обрывал «представление», менялся в лице, весь как-то опускался. Его маленькие круглые, глубоко посаженные глаза начинали шнырять из стороны в сторону. Тревожно прислушиваясь к тому, что происходит внутри его, Христиан поглаживал себя по левому боку, выпивал еще рюмочку ликеру, приободрялся, опять начинал «представление», но обрывал его на полуслове и уходил в отнюдь не бодром расположении духа.

Госпожа Перманедер, в то время очень любившая посмеяться и уже вдосталь навеселившаяся, провожала брата до лестницы в самом легкомысленном настроении.

– До свиданья, господин агент! – кричала она ему вслед. – До свиданья, бабник-похабник! До свиданья, старый хрыч! При-ходи, не забывай нас! – И, хохоча во все горло, удалялась в комнаты.

Христиан не обижался. Погруженный в свои мысли, он попросту не слышал ее слов.

«Ну-с, – думал он, – теперь неплохо бы заглянуть в “Квисисану”». И, слегка сдвинув шляпу набекрень и опираясь на трость с бюстом монахини, медленно, деревянной походкой спускался с лестницы.

Глава вторая

Была весна 1868 года, когда г-жа Перманедер, часов около десяти вечера, поднялась во второй этаж дома на Фишергрубе. Сенатор Будденброк одиноко сидел в гостиной, обставленной оливкового цвета репсовой мебелью, у круглого стола, над которым висела большая газовая лампа, и читал «Берлинскую биржевую газету», держа между указательным и средним пальцами левой руки зажженную папиросу. Услышав шаги в столовой, сенатор снял золотое пенсне, без которого он в последнее время уже не обходился за работой, и выжидательно вглядывался в темноту, покуда из-за портьеры в освещенную часть комнаты не вошла Тони.

– А-а, это ты! Добрый вечер! Уже вернулась из Пеппенраде? Ну, как там твои друзья?

– Добрый вечер, Том! Спасибо, Армгард здорова!.. Ты сидишь здесь совсем один?

– Да! Ты явилась как нельзя более кстати. Я сегодня и ужинал в одиночестве, как римский папа, – мамзель Юнгман ведь в счет не идет, она каждую минуту срывается с места и бежит проведать Ганно… Герда в казино. Там дает концерт скрипач Тамайо. За ней заехал Христиан…

– «Ну и ну!» – как говорит мама. По-моему, Герда и Христиан в последнее время прямо-таки подружились…

– Да, да! С тех пор как он опять обосновался здесь, Герда стала находить в нем вкус… Она очень внимательно слушает, когда он описывает свои болезни… Ну что ж, ее это забавляет. А на днях она мне сказала: «Он не бюргер, Томас! Он еще меньше бюргер, чем ты…»

– Бюргер, Том? О Господи! Да, по-моему, на всем свете не сыщется лучшего бюргера, чем ты!..

– Возможно! Ты не совсем меня поняла!.. Раздевайся, Тони, и посиди со мной! Выглядишь ты отлично. Деревенский воздух явно пошел тебе на пользу.

– Да, да! – Г-жа Перманедер сняла мантилью, капор с лиловыми шелковыми лентами и величаво опустилась в кресло. – Желудок, сон – все наладилось, и за такой короткий срок! Тамошнее парное молоко, колбасы, ветчина… От всего этого прямо наливаешься здоровьем! А главное – свежий мед, Том, я всегда считала его одним из самых питательных кушаний. Чистый, натуральный продукт; по крайней мере знаешь, что вводишь в организм! Со стороны Армгард было очень мило вспомнить о нашей пансионской дружбе и пригласить меня. Г-н фон Майбом тоже был необыкновенно предупредителен. Они упрашивали меня погостить еще недельки две, но ведь, знаешь, Эрика с трудом без меня обходится, а теперь, когда на свет появилась маленькая Элизабет…

– A propos, как ребенок?

– Спасибо, Том, все в порядке. Для своих четырех месяцев девочка, слава Богу, очень хорошо развита, – хотя Фридерика, Генриетта и Пфиффи и объявили, что она долго не проживет…

– А Вейншенк? Как он себя чувствует в роли отца? Я ведь вижу его только по четвергам и…

– О, все такой же! Понимаешь, Том, Вейншенк – человек порядочный, работящий, в каком-то смысле его можно даже назвать образцовым мужем: он терпеть не может ресторанов, из конторы возвращается прямо домой и все свободное время проводит с нами. Но одно, Том, – мы с тобой с глазу на глаз, и я могу говорить откровенно, – он требует, чтобы Эрика всегда была весела, всегда болтала, шутила: потому что, говорит он, когда муж возвращается домой усталый, жена должна всячески занимать его, веселить, подбадривать. Для этого, говорит он, и существуют жены…

– Болван, – пробормотал сенатор.

– Что?.. Беда в том, что Эрика скорее склонна к меланхолии. У нее это, верно, от меня. Случается, что она настроена молчаливо и задумчиво. Тогда он возмущается и, надо сказать, прибегает к выражениям не очень-то деликатным – попросту ругается. К сожалению, слишком часто замечаешь, что это человек не из хорошей семьи и не получивший добропорядочного воспитания. Ну вот, например, такой случай: дня за два до моего отъезда в Пеппенраде он хватил об пол крышкой от супницы из-за того, что суп был пересолен…

– Очень мило!