Буддист-паломник у святынь Тибета

Во время долгого и скучного ожидания к нам изредка заходил переводчик и отбирал хадаки для той или иной надобности при церемонии поклонения. Немного раньше заката солнца, после того как мимо нас прошел первый советник далай-ламы чжишаб-хамбо в желтой длинной куртке, – нас пригласили подняться еще на один этаж, и мы очутились под навесом второго сверху этажа Красного дворца, середина которого – обычный колодезь тибетских построек – была окружена решетчатой стеной. Противоположные решетки стены имели множество дверей, очень массивных и украшенных резьбою по косякам. Двери на южную сторону вели в квартиры четырех «придворных писцов» (

дун-йигши). На западной стене были решетчатые окна, из-за которых была видна верхушка золотой ступы с прахом пятого, «Великого», далай-ламы, а внизу были видны и ступы других далай-лам, бывших после него. На северной и восточной стороне было несколько дверей, ведших неизвестно куда.

С закатом солнца нас повели еще на один этаж выше, по деревянной, очень крутой лестнице, и мы очутились под открытым небом, имея перед собою широкую площадку перед дверью приемного зала далай-ламы. Здесь у стен, по сторонам от двери, на более высоких скамейках сидели знатные ламы, а под прямым углом к ним, на длинных коврах, сидели простые ламы из придворного штата. Поставили нас гуськом; впереди всех стал я, за мною следовали мои товарищи, за ними стал упомянутый старик монгол, имея с собою своих товарищей. Таких товарищей можно иметь сколько угодно. Здесь пришлось ждать недолго; минут через десять, в течение которых переводчик снова повторил правила предстоящей церемонии, нас ввели в зал, который представлял довольно большую комнату, страдающую, как всякая тибетская комната, малым количеством света, к чему в данную минуту присоединилось и позднее время.

Прямо против двери был поставлен высокий трон, обращенный к двери, на котором по-восточному восседал далай-лама, завернувшись желтой мантией, называемой чжянши, что буквально значит «китайская шелковая материя с разноцветным шитьем (рисунками), с богато отделанным воротом». Голова его была покрыта желтой остроконечной шапкой цзонхавинского образца. Его престол представлял простое возвышение из дерева около 1,5 аршина над полом вроде кубического сундука, но отделанного резьбой. Подробно рассмотреть резьбу не было возможности, но обыкновенно такие престолы бывают с изображениями двух львов в положении как бы поддерживающих престол (верхнюю доску).

Остальное пространство наполняется различными рисунками, как то: цветов, листьев, просто узоров и т. д. Сверху дерева было наложено несколько толстых квадратных тюфячков, обшитых материей местного и китайского производства. Лицевая сторона престола была закрыта отдельным шелковым платком, на котором были изображены два вачира (по-тибетски – дорчжэ

), сложенных крест-накрест; а за спиной была стенка, обшитая желтым китайским атласом. По обе стороны этого престола, над которым изображен сидящим ныне живущий восьмой перерожденец Чжэ-бцзун-дамба, стояла свита, состоявшая из 4–5 человек, среди коих на первом плане стояли два телохранителя, выбираемые из самых высоких и представительных по наружности лам. Большая половина зала оставалась на левую руку от далай-ламы. Здесь, на низких скамейках, сидели знатные ламы и высшие сановники.

Лишь только мы вошли в дверь, началась какая-то спешная погоня нас, стоявшие здесь ламы заставляли как можно скорее двигаться вперед, а если кто обращал взоры в сторону или иным образом мешкал, того немилосердно толкали вперед. Мы, приблизившись к далай-ламе, сделали поспешно три земных поклона, а затем, держа на вытянутых вперед руках длинные хадаки, приблизились к престолу. Тут сбоку один из свитских прислужников поставил на хадак последовательно четыре вещи: мандал, будду, книгу и субурган. Далай-лама дотрагивался до них, как бы принимая поднесение, а стоящий по правую руку свитский лама поспешно убирал. После всех подношений далай-лама принял хадак и благословил меня приложением своей правой руки к моему темени. В это время ему подали шнурок из ленты шелковой материи, он связал узел и, дунув на него, положил на мою шею. Такой шнурок с узлом называется по-монгольски цзангя (по-тибетски – с(р)ун-дуд), т. е. «охранительный узел, «освященный дуновением», после прочтения известного заклинания он считается талисманом, предохраняющим от несчастий.