А. Мейер, философ из лосевского кружка, окончивший свои дни в ссылке, имеет в виду не только прямую пропаганду парабуддистских настроений и восточных мотивов в Европе. Безличностное мироощущение само по себе "многократно и многообразно" прорывается в мир христианской культуры в форме всевозможных социальных и культурных движений. Марксизм, психоанализ, структурализм, та линия лингвистической философии, которая в человеке видит лишь орудие, которым язык проговаривает себя, эстетизация национально-почвеннического мифа - масок много. Суть одна: усни, человек, признай, что твоя личная свобода и ответственность лишь приснились тебе или твоему вновь обретенному "абсолюту"...
И в целом вопрос о том, может ли Индия обогатить Средиземноморскую культуру и добавить что-либо к радости Евангелия - более чем спорный. А вот то, что "восточная мудрость" регулярно отравляла Средиземноморский мир своим крайним нигилизмом и аллергией к личности, свободе и жизни - несомненно. Уже знаменитый древнегреческий философский цинизм своим происхождением обязан путешествию Пиррона в Индию. Пиррон заболел скептицизмом после посещения Индии во время похода Александра Македонского [870].
Тем интереснее, кстати, что поход греков в Индию оставил свой след в истории самой Индии. Ранние памятники буддистской культуры не дерзали изображать Будду, и лишь под влиянием эллинистических мастеров после вторжения Александра Македонского появляются изображения человеческого лица в иконографии Просветленного - причем, по выводу Ольденбурга, "тип Будды в основе своей заимствован из типа Аполлона и облечен в одеяние монаха... В индийское искусство вошел совершенно новый элемент: он дал ему человеческое изображение Будды" *.
-----------* Ольденбург С.Ф. Культура Индии, сс. 231 и 232. Кстати - "Обратное влияние Индии на Запад в области искусства, если оно было, нам пока неизвестно, за исключением некоторого, небольшого влияния на мусульманское искусство Персии" (с. 234). XX век, впрочем, внес свои коррективы. Немало культурных инициатив обратились к Востоку с вопросами о смысле человеческого существования. В тех произведениях, которые были созданы под восточным влиянием в XX столетии, много было увидено и сказано верного о той духовной глубине человека и мира, которая не улавливается позитивизмом. Однако, я убежден, что если бы общественная мода разрешила паломничать за этой мудростью не в Гималаи, а в христианский монастырь или храм на соседней улице, европейский интеллектуал смог бы открыть не меньше таинственного и удивительного в своей традиции. Но москвичи не ходят в Третьяковскую галерею. Европейцы проходят мимо величайшей духовной традиции только потому, что она недостаточно чужеродна.
Это событие из факта, принадлежащего лишь истории искусства, становится культурологическим тезисом под пером Оливье Клемана: "Благодаря походам Александра греческие художники наделили лицом Будду, у которого прежде дерзали изображать лишь отпечаток ступни. Сегодня же индийские влияния на западную духовность стремятся стереть человеческое лицо" [871].
И все равно - даже после того, как Будда обрел человеческое лицо, оно отличается от того Лика, что увидели христианские художники. "Даже когда я вместе с прочими хорошо осведомленными, хотя и не слишком педантичными людьми верил, что буддизм и христианство похожи, меня удивляла потрясающая разница в их искусстве. - писал Честертон. - Я говорю не о технике изображения, но о том, что хотят изобразить. Никакие два идеала не противоречат друг другу так, как святой готической церкви и святой китайского храма. Они противоречат друг другу во всем, но самое главное - глаза буддиста всегда закрыты, глаза христианина широко распахнуты. Тело буддийского святого плавно и гармонично, веки отяжелели и сомкнуты сном. От тела средневекового святого остался шаткий скелет, но у него пугающие живые глаза. Не может быть родства между духовными силами, чьи символы столь различны. Буддист пристально глядит внутрь себя. Христианин пристально смотрит наружу" [872].
Но сегодня европейские проповедники буддистской Нирваны хотят закрыть глаза христианам. Нынешние "паломники на Восток" мечтают сделать православию "вселенскую смазь", стерев в безликую маску его глубокое своеобразие. Но для живого религиозного чувства естественно искать не минимума, а максимума содержания. Для него естественно желать не наименьшего общего знаменателя, а полноты постижения Истины. Мы готовы брать правду и примеры истинной любви отовсюду *. Мы лишь не готовы жертвовать высшей религиозной Правдой, открывшейся во Христе, ради сомнительного удовольствия газетных похвал.