Буддизм: основы пути

Это знание-видение есть прямое восприятие. Вы действительно видите все обусловленное насквозь. Больше того, сквозь обусловленное вы видите необусловленное. Пронзая непостоянство обусловленного, вы видите постоянство необусловленного. Пронзая неудовлетворительность обусловленного, вы видите окончательно удовлетворяющую природу необусловленного. Пронзая несубстанциональное, нереальное, вы видите то, что вечно реально, то, что в махаяне называется дхармакаей,

телом духовной истины{89}.

Когда ваше сосредоточение становится столь острым, что возникает это знание-видение вещей как они есть, и вы в их истинной природе видите обусловленное, а также прозреваете необусловленное сквозь обусловленное, то ваш горизонт и все ваши установки в корне меняются: вы не можете остаться теми, кем были до сих пор. Это подобно видению человеком призрака. Если человек однажды увидел призрак, он уже прежним собою не станет. Когда Гамлет в шекспировской пьесе увидел призрака, вышагивающего по крепостным стенам, он стал другим человеком. Он увидел нечто из другого измерения. Подобным же образом и здесь, хотя гораздо в более положительном смысле, если вам удалось разок взглянуть на необусловленное (это не означает спекуляцию или обладание идеей, но только реальный контакт или «сопричастность»), на это высшее измерение, вы уже никогда не будете прежним. В вашу жизнь вступило непрерывное изменение. Имеет место непрерывная переориентация. Используя выражение йогачаров,

вы начали «переворот в глубочайшей точке опоры сознания»{90}.

В зависимости от знания-видения вещей как они есть, появляется отстранение (санскр. nirvid, nirveda,

пали nibbida). Иногда это переводится как «отвращение» или «омерзение », что слишком сильно и психологично. Данная стадия представляет собою безмятежное самоотстранение от вовлеченности в вещи, которые мы прозрели насквозь. Если мы увидели нечто насквозь, мы не вовлечемся в это более, но отстранимся от него. Это словно видение миража в пустыне. Сначала нас может очень тянуть к тем пальмовым деревьям, к тому оазису, и мы заторопимся в их сторону. Но едва мы заметим, что это лишь фата моргана, а на самом деле там ничего нет, нас перестанет это по-настоящему интересовать. Мы остановимся и не будем больше торопиться в ту сторону.

Эта стадия отстранения — непривязанность к жизни. Играешь во все игры, в которые играют другие, но при этом ты-то

знаешь, что это игры. Ребенок принимает свои игры очень всерьез. Для ребенка игра и есть сама жизнь. Но взрослый, хоть и может присоединиться к детской игре и поиграет с ребенком, знает, что все это игра. Если ребенок возьмет в игре верх над ним, взрослый не станет принимать этого близко к сердцу — это же только игра. Подобным образом, как только мы увидели «игры, в которые играют люди», насквозь, мы вольны продолжить игру, но, зная теперь, что это лишь игры, мы можем отстраниться от них. Это внутреннее отстранение, даже если не происходит внешнего. Мы можем делать то, что объективно необходимо, но субъективно не ловимся на это. Вот что понимают под отстранением.

В зависимости от отстранения появляется бесстрастие (санскр. vairagya, пали virago). Отстранение предшествующей стадии есть прогрессирующее избавление от привязанности к обусловленному существованию. Бесстрастие же представляет собою устойчивое пребывание в уже устоявшейся непривязанности. В этом состоянии нас не властно взволновать никакое мирское событие. Происходить с нами может все, что угодно, но нас это ничуть не затронет. Это состояние полнейшей духовной неколебимости. Это не состояние черствости, окаменелости, бесчувственности или стоической апатии, но состояние неколебимости, подобной той, какую проявил Будда у подножия древа бодхи. А ведь тогда, как повествуется, к нему подступил сам Мара, воплощение зла, со своими силами. Эта сцена часто изображается в буддийском искусстве. Мара показан во главе своего воинства, в котором сотни и тысячи уродливых демонов, они швыряют скалы, изрыгают огонь, мечут в Будду стрелы. А Будда не обращает внимания; он, похоже, их и не видит. Он находится в состоянии полнейшей невозмутимости. Когда все стрелы, камни, языки пламени, извергаемые этой демонической ордой, достигают краев ауры, окружающей Будду, они тут же превращаются в цветы и падают наземь.